твоей энергии был равен поставленной задаче.
— Ты, О танцор с позлащенными ногтями, распускающий звездные косы Ночи! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!
Гибкое, тонкое тело Лу лежало на моей руке. Это звучит нелепо, но она напомнила мне легкий плащ. Запрокинув голову назад она распустила тяжелые кольца волос.
Неожиданно оркестр смолк. На миг нам стало там нестерпимо больно, словно нас хотели уничтожить.
Меня охватило абсолютное отвращение ко всему, что меня окружало. Я лихорадочно прошептал, точно умирающий, которому надо сообщить нечто жизненно важное, пока он еще жив, несколько слов насчет того, что «не в силах торчать в этом хлеву».
— Выйдем на воздух.
Она не ответила ни «нет», ни «да». Я попусту тратил слова, обращаясь к ней.
«Ты, О река Любви, чьи воды сладки от пения птиц, чей щебет сквозит сквозь покрытую галькой грудь Жизни! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!»
Ее голос поник до внятного шепота. Мы очутились на улице. Вышибала остановил для нас такси. Наконец-то я оборвал ее песню. Мои губы оказались на ее губах. Мы объезжали арену Вселенского цирка на колеснице Солнца. Мы не знали, куда мы едем, и нам это было все равно. Мы совсем не чувствовали времени. Ощущения сменяли одно другое, но не было средства ими управлять. Как будто твои внутренние часы внезапно сошли с ума.
Я не засекал время, но, субъективно выражаясь, должно быть его прошло немало, прежде чем наши губы рассоединились, ибо как только это случилось, я обнаружил, что мы успели отъехать очень далеко от клуба.
Она обратилась ко мне в первый раз. В ее голосе трепетали темные, непостижимые глубины бытия. Я задрожал всеми фибрами своей души. И вот каковы были ее первые слова:
— В твоем поцелуе есть горечь кокаина.
Совершенно невозможно передать тем, у кого нет опыта в этих делах, даже частицу значения сказанных ею слов.
То был кипящий котел порока, и вот внезапно он хлынул, пузырясь через край. Ее голос густо звенел адским весельем. Он пробудил во мне ярость солнца. Я с пущей яростью заключил ее в объятия. Мир почернел в моих глазах. Я ничего больше не замечал. Я стал самим чувством! Я был всеми способностями чувствовать, доведенными до предела. И все-таки, параллельно с этим, мой организм продолжал автоматически действовать.
Ее лицо ускользало от меня.
«Ты, О дыхание ветров, опьяненное штормами, что вырывается со стоном из груди гор! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!»
Песня вырывалась из ее груди всхлипами чудовищной силы.
Я мигом догадался, что это был ее метод сопротивления. Она все пыталась убедить себя, что она космическая сила, а вовсе никакая не женщина, и что мужчины ничего для нее не значат. Она отчаянно боролась со мной, скользя по-змеиному в тесноте кабины. Разумеется, это на самом деле было такси, но я не знал этого тогда, и не уверен в этом до конца даже сейчас.
«Мне бы сейчас, — сказал я про себя с яростью, — понюхать еще этого снежка. Вот тогда бы я ей показал!»
В то же мгновение она стряхнула меня, точно перышко. И неожиданно мне больше уже не было хорошо. Как-то необъяснимо я вдруг упал духом и, обнаружив к моему изумлению в кармане десятиграммовый пузырек, высыпал из него щепотку кокаина на руку и алчно втянул его со вкусом в ноздри.
Не спрашивайте, как она попала ко мне в карман. Полагаю, Гретель как-то умудрилась это сделать. Моя память на этот счет молчит. Одно из забавных свойств кокаина — никогда нельзя знать наверняка, какую шутку он с вами сыграет.
Я напоминал себе американского профессора, который хвастал, что у него первоклассная память, единственный недостаток которой — на нее нельзя положиться.
Не могу также сказать, то ли это свежая доза наркотика увеличила мою силу, то ли Лу попросту наскучило меня дразнить, но теперь она уже по собственной воле извивалась в моих объятиях, прижимаясь губами к моему сердцу. Простите меня за очередную порцию поэзии — но иначе нельзя — ритм в этом состоянии возникает естественно — все образует одну великую гармонию. И ничто не может нарушить мелодию. Казалось, голос Лу доносится из неимоверной дали — глубинный, низкий, мрачный напев:
«Ты, О низкий стон девственниц, падающих в обморок, уловленных силой рыдающей Любви! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!»
Свершилось — наши моторы в первый раз работали в унисон! Все случайные неполадки были устранены. Не осталось ничего, кроме густого созвучия двух рокочущих пропеллеров.
Знаете, как бывает во время полета — вы вдруг видите пятнышки в небе. Нельзя разглядеть невооруженным глазом — то ли это Братец Бош направляется тебя подстрелить, то ли кто-то из наших, а может быть союзник. Но ты можешь распознать, кто друг, а кто недруг по звуку моторов, у них всегда разный ритм. Так и приходится один ритм признавать дружеским, а другой враждебным.
И вот Лу летит вместе со мною по ту сторону вечности, крыло к крылу; ее низкий настойчивый пульс отлично вторит шумному галопу моего.
Вещи такого рода происходят вне времени и пространства. И было бы совсем неверно говорить о том, что случилось в такси, как о чем-то имеющим начало и конец. Но тут наше внимание от вечной истины, от тайного венчания наших душ, отвлек водитель, который остановил машину и открыл дверцу.
— Вот мы и прибыли, сэр, — сказал он, хитро улыбаясь.
Мы тут же стали прежними — сэр Питер Пендрагон и Лу Лэйлигэм. Декорум прежде всего!
Благодаря потрясению, этот инцидент глубоко запал мне в память. Я крайне отчетливо помню, что расплатился с шофером, но потом абсолютно теряюсь в догадках насчет того, как мы оказались в том месте.
Кто дал таксисту этот адрес и где мы вообще находимся?
Я мог только предположить, что это сделала, сознательно или нет, сама Лу, поскольку она без тени смущения нажала на кнопку электрического звонка. Дверь отворилась немедленно. Целая лавина малинового света пролилась на меня из представшей перед нами просторной мастерской.
«Ты, О алый дракон пламени, опутанный паучьей сетью! Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!» — воспарил звонко и чисто голос Лу.
Словно шквал нахлынуло на меня отвращение, ибо в дверном проеме высилась зловещая, черная фигура Царя Лестригонов в объятиях Лу.
— Я не сомневалась, что вы не будете против, если мы к вам заглянем, несмотря на поздний час, — ворковала Лу, обвивая руками его шею.
Чего проще было бы с его стороны согласиться, пускай и с неохотой, сказав несколько банальных слов. Но вместо этого он напыщенно изрек:
— Четверо врат ведут в один дворец; из серебра и золота пол в том дворце; там лазурный жемчуг с янтарем; и все изысканные духи; жасмин и роза, и эмблема смерти. Пускай войдет по кругу или сразу во все четыре двери; и пускай ступит на дворцовый пол.
Я был беспредельно рассержен. Ну почему он всегда ведет себя либо как прохвост, либо как клоун. Но мне не оставалось ничего другого, чтобы принять ситуацию за данность и вежливо войти.
Он пожал мне руку небрежно, однако с силой большей, чем это заведено между хорошо воспитанными незнакомцами в Англии. И пожимая ее, он смотрел мне прямо в глаза. Его неумолимо загадочный взгляд прожег мой мозг до дна и глубже... Однако, его слова полностью несоответствовали его действиям.
— Как там сказал поэт? «Rather a joke to fill up on coke»
