– Туше, о повелитель темных халатиков, – произнес я. – Тем не менее, своего экземпляра книги я вам не отдам.
– Меня зовут Коул, – сообщил он. Что это послышалось в его голосе – уж не усмешка ли? Возможно… – И нынче вечером я терпелив. И еще раз прошу тебя: отдай мне книгу.
Die Lied der Erlking хлопала меня по ноге,болтаясь в кармане моей ветровки.
– И еще раз отвечаю: поцелуйте меня сами знаете куда.
– И в третий, и последний раз прошу тебя о том же, – произнес тип в черном уже более угрожающе.
– Эй, дайте подумать. Как мне лучше ответить на этот раз?.. – хмыкнул я, расставив ноги пошире.
Коул испустил шипящий звук и чуть развел руки, не поднимая их. Холодный ветер с озера задул сильнее.
– В третий и последний раз прошу тебя о том же, – повторил Коул негромко, но уже с нескрываемой злобой. – Отдай… мне… книгу.
Неожиданно вторая фигура сделала шаг вперед и заговорила. Голос у нее оказался таким же странным, искаженным, как у первой, только в женском, так сказать, исполнении.
– Пожалуйста, – произнесла она.
Последовала секунда потрясенного молчания, потом Коул очнулся.
– Кумори. Придержи язык! – прорычал он.
– Вежливость денег не стоит, – возразила Кумори. Бесформенная ряса не давала представления о ее фигуре, но жест рукой не оставлял сомнения в ее женственности. Она снова повернулась ко мне.
– Знания, заключенные в der Erlking, могут представлять опасность, Дрезден, – сказала она. – Вам не обязательно отдавать книгу нам. Вы можете просто уничтожить ее здесь. Так даже лучше. Я прошу вас, ну пожалуйста.
Мгновение-другое я молча смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого.
– Я вас видел уже раз, – произнес я наконец.
Они не пошевелились.
– На маскараде у Бьянки. Вы были с ней на помосте, – по мере того, как я говорил, уверенность моя все крепла. Оба не открывали лиц, но что-то в их манере двигаться было мне хорошо знакомо. – Это вы тогда вручали Леанансидхе тот сувенирчик.
– Возможно, – произнесла Кумори, чуть наклонив голову, что в лишний раз подтвердило мои догадки.
– Вечер тогда пошел на редкость наперекосяк. Мне этот кошмар вот уже который год все снится.
– И будет сниться еще не год, – кивнул Коул. – Много такого, что определило ход событий, произошло в тот вечер. И большая часть этого неведома тебе пока.
– Блин-тарарам, – заметил я. – Пусть я чародей, но до сих пор меня тошнит от штучек типа «я знаю, а ты нет». Если честно, это бесит меня даже больше всего другого.
Коул с Кумори переглянулись.
– Дрезден, – обратилась ко мне Кумори. – Если вы хотите избавить себя и других от боли и страданий, уничтожьте книгу.
– Это у вас работа такая? – поинтересовался я. – Разгуливать по белу свету и уничтожать тираж?
– Их напечатали меньше тысячи, – подтвердила Кумори. – Время уничтожило большую их часть. За последний месяц мы разделались с остальными кроме этих двух, в Чикаго.
– Зачем? – удивился я.
Коул едва заметно пожал плечами.
– Разве мало того, что последователи Кеммлера могут использовать эти знания во зло?
– Вы что, на Совет работаете? – спросил я.
– Разумеется, нет, – ответила Кумори из-под капюшона.
– Ну-ну, – сказал я. – Сдается мне, если бы вы так заботились о предотвращении зла, вы работали бы с Советом, а не просто разыгрывали бы «451 по Фаренгейту».
– А мне кажется, – отозвалась Кумори, – что если бы вы так верили в чистоту их помыслов, вы бы сами известили их о происходящем.
Здрасьте-пожалуйста. Это выходил уже новый мотив: типа того, что Совет – бяка, а я белый и пушистый. Не знаю, к чему клонила Кумори, но грех был не разыграть эту партию дальше – посмотреть, что она еще такого скажет.
– А кто сказал, что я не сделал этого?
– Бессмысленно, – буркнул Коул.
– Позволь, я скажу ему, – попросила Кумори.
