Так идут по проходу за наградой киноакадемии – чувствуя на себе взгляды всего зала и зная, что сотни миллионов людей прилипли к экранам телевизоров. Никогда прежде не видел ее такой красивой. И понимал лучше, чем когда-либо: самое искреннее чувство к мужу – а возможно, даже первая невинная любовь – не идет ни в какое сравнение с экстазом, который испытывала Мэриан от толп безымянных поклонников.
Несколько секунд Эрлих сидел неподвижно, задумчиво глядя в стену. Мне показалось, он вовсе не осуждал Мэриан. Скорее проклинал самого себя за то, что слишком поздно уловил разницу между собственными представлениями о жизни и тем, чего жаждали окружающие, сколь бы умными они ни казались. Это могло быть своего рода избирательной слепотой – качеством, полагаю, врожденным, выросшим из неспособности осознать свое отличие от остального мира, невозможности принять собственное одиночество.
Возможно, именно этим объяснялось упорное желание Эрлиха оградить дочь от всего, что произошло с ее матерью. Кажется, единственный в целом мире он считал, будто в исключительной судьбе Мэри Маргарет Флендерс было что-то, о чем стоило жалеть.
Медленно, сложив ладони вместе, Эрлих повернулся в мою сторону. Дважды кивнув, он позволил себе улыбнуться.
– Интересное у вас лицо, мистер Антонелли. В вашем облике есть нечто располагающее к откровенному разговору. Ведь вы об этом знаете? Отчасти по этой причине вы добились успеха в своем деле? – Улыбка Эрлиха стала шире, и он немного расслабился. – Вы не задавали вопросов, но я рассказал вам почти всю правду о том, какой была Мэриан. Рассказал больше, чем когда-либо.
Казалось, Эрлих был немного смущен, будто не верил, что действительно сказал так много. Хотя, высказавшись, он явно дал выход эмоциям и испытал облегчение. Я не поверил в его слова про «всю правду». Но этот рассказ изменил наши жизни – в той степени, в какой мы оба надеялись разобраться в событиях. Изменил навсегда.
– Хотелось дать Хлое возможность жить, как все. Я не хотел, чтобы она росла среди голливудской братии. Знаете ли, мистер Антонелли, ведь это я подал на развод. Не поймите меня превратно, – быстро добавил он, – но Мэриан со временем пришла бы к тому же. Она была так увлечена своим делом, что почти не задумывалась о будущем. Когда я сказал, что все кончилось, что карьера требует от нее слишком многого, она не стала возражать. – Эрлих отвел взгляд и, кусая губы, помотал головой. – Казалось, Мэриан стало легче, как только я сообщил, что намерен оформить опеку над дочерью. Она не возражала против нашего отъезда в Европу. В день рождения и на Рождество Мэриан посылала Хлое дорогие подарки. Подарки, которые, по моему представлению, выбирал кто-то другой. Она ни разу не пришла навестить дочку. Однажды, когда Хлое было лет пять, она написала маме и получила в ответ подписанную фотографию. Так они отвечают на письма, показавшиеся забавными. За все время Мэриан написала только однажды. Короткое письмо, в котором без конца повторялось одно и то же: «Мама любит свою малышку».
Возможно, решение увезти Хлою было ошибкой. Я не хотел, чтобы часть жизни девочка посвятила голливудскому бомонду. Но она рассуждала как обычный ребенок и думала о маме как о персонаже доброй сказки. Фото с автографом она приняла словно обещание вечной любви. Хлоя верила, что с ней никогда не произойдет ничего плохого. Ведь мама всегда рядом. Она присутствовала незримо, но более реально, чем кто бы то ни было.
Мы пробыли за океаном около пяти лет и вернулись, потому что пришло время пойти в школу. И потому, что характер девочки уже сформировался, избежав соблазнов американской жизни. Ей исполнилось шесть лет. Хлоя уже говорила на английском, французском и итальянском языках. С трехлетнего возраста она играла на скрипке. Через две недели после нашего возвращения я повел дочь на встречу с матерью.
Мы застали Мэриан – то есть Мэри Маргарет Флендерс – на съемках, в студии «Блу зефир». Снимали сцену со звуком для какого-то очередного фильма, и нам пришлось дожидаться в гримерной. На Хлое было ее лучшее платье, и я никогда еще не видел девочку такой радостной. Мы прождали полчаса, и все это время Хлоя светилась от счастья. Она предвкушала момент, когда наконец увидится с мамой, которая, как Хлоя частенько рассказывала друзьям, была самой известной и самой прекрасной женщиной в мире.
За дверью послышались звуки, и глазки девочки засияли от радости. Дверь отворилась. Бранясь на чем свет стоит, вошла Мэриан. Рядом вертелись два ассистента, один из которых занимался костюмом, а второй безуспешно пытался ее успокоить. Мэриан вывело из себя какое-то происшествие на съемочной площадке. Судя по виду ассистентов, такие припадки дурного настроения были обычным делом.
С широко раскрытыми глазами Хлоя замерла на месте, не зная, что делать и что подумать. Я как мог спокойно произнес: «Здравствуй, Мэриан». Еще больше разозлившись, она резко обернулась – кто осмелился произнести это имя? Несколько секунд Мэриан смотрела напряженно, явно не понимая, кто я. Затем выражение ее лица смягчилось. Мэриан узнала меня, но я прочитал в ее глазах и другое – то, что можно увидеть во взгляде человека, который вам должен или обещал для вас что-то сделать. То, чего делать не собирался.
Осознав ситуацию, Мэриан поступила так, как, по моим представлениям, делала, оказавшись в кадре. Глядя на Хлою сверху вниз, она взяла ее за руки и сыграла встречу матери с дочкой. Она сказала: «Дай-ка я на тебя посмотрю. Да-а… Ты стала прекрасной юной леди. Я так горжусь тобой, Хлоя». Затем она подвела девочку к дивану и, продолжая держать ее за руку, села рядом.
«Ты расскажешь мне про все свои дела. Но не сейчас. Мне пора возвращаться на площадку. Мы снимаем кино. Это так замечательно!»
Потом Мэриан добавила: «Чтобы пойти и повидаться с тобой, пришлось остановить съемки. Но я так рада!» Затем Мэриан встала. С милой улыбкой, о которой обычно говорили, обсуждая ее фильмы, и которая завораживала сердца миллионов людей, она легко разбила сердце одинокой маленькой девочки. «Теперь мне нужно уйти, но мы скоро увидимся. У нас будет много времени, и мы проведем его вместе. Обещаю».
Потом она ушла. Пока мы выбирались со студии, Хлоя не сказала ни слова. Она не произнесла вообще ни одного звука. Девочка выглядела спокойной независимо от степени разочарования, которое только что испытала. Наверное, никогда не узнать, что она чувствовала. Ей удалось как-то скрыть это от всех. Возможно, и от самой себя. Вдруг дочка сжала мою руку. «Мне кажется, она совсем меня не любит. Да, папа?» – спросила она.
Казалось невозможным посмотреть ей в глаза, но мне пришлось это сделать. Я промямлил что-то насчет того, что мама, конечно, любит Хлою, просто сейчас у нас трудный период и в другой раз все наладится. Девочка опять сжала мою руку. Я понял: она не поверила и давала понять, что ей достаточно одной попытки.
Подперев голову кончиками пальцев, Эрлих прищурился. Его глаза казались крошечными одинокими звездами.
– У нас с Мэриан был ребенок, но теперь не существовало никакой Мэриан. Она стала Мэри Маргарет Флендерс, и все, что произошло с ней до этого, произошло с кем-то еще. Они кремировали тело Мэри Маргарет Флендерс. Но Мэриан Уолш – женщина, которую я любил, мать моей дочери, умерла десять лет назад.
8
Не могу точно утверждать, когда именно я в первый раз узнал о Джеке Уолше. Потому что узнать означало нечто большее, чем мимоходом услышать, как зовут отца Мэриан Уолш.
