– Мистер Уирлинг, отвечайте на поставленный вопрос! Вы под присягой. Вы спали или не спали с Мэри Маргарет Флендерс в тот период, когда она была замужем за обвиняемым, Стэнли Ротом?
– Ваша честь, вопрос не относится к рассматриваемому делу! – заявила Анабелла Ван Ротен, устало поднимаясь с места.
– Неужели? – усомнился я, насмешливо покосившись в ее сторону. – Давайте считать варианты: во-первых, это говорит не в пользу свидетеля, во-вторых, показывает, кто, кроме обвиняемого, мог иметь мотив, в-третьих… А сколько еще причин нужно суду?
Сложив на груди руки, Хонигман глубокомысленно кивнул, как будто от него требовали принять соломоново решение вместо ответа на простой вопрос.
– Я разрешаю вопрос, – сказал он и кивнул еще раз, подчеркнув окончательность решения.
Глядя на Уирлинга, я ждал.
– Мы были близкими друзьями.
Уирлинг произнес эти слова с новым выражением. Я уже слышал такой голос – хорошо поставленный, с властной интонацией, подводивший финальную черту под всей дискуссией.
– Это значит «да» или «нет», мистер Уирлинг? – нетерпеливо спросил я.
– Думаю, это все, что я могу заявить по данному вопросу, – ответил Уирлинг.
– Ваша честь!
Хонигман навалился на стол:
– Свидетель ответит на вопрос. – Уирлинг не пошевелился. – Или свидетель будет обвинен в неуважении к суду. Мистер Уирлинг, это означает, что вас препроводят в тюрьму, где вы останетесь до тех пор, пока не решите ответить на поставленный вопрос.
– Да, – резко бросил Уирлинг. – Я спал с Мэри Маргарет. Что с того?
– Вы спали с женой вашего партнера. Таким образом, подтверждается одна часть сценария, верно? А теперь – вторая часть. Как вы помните, один из соучредителей студии – тот самый, который спал с женой другого, – решил стать единственным владельцем студии. Он больше не нуждался в партнере – по крайней мере в таком, какой у него был. То есть не хотел работать с мужем любимой женщины. Скажите, мистер Уирлинг, правдива ли эта часть истории? Вы спали с женой Стэнли Рота. И вы действительно хотели получить студию Стэнли Рота?
– Ваша честь! – крикнула Анабелла Ван Ротен. – Это же…
Хонигман не отводил глаз от свидетеля.
– Нет, я разрешаю вопрос.
Я давил на Уирлинга изо всех сил, я мучил его, нарочно подводя к ответу, полному категорического отрицания.
– Ведь так, разве нет? Вы хотели получить студию, вы хотели завладеть «Блу зефир»! Вы так страстно желали ее получить, что были готовы на все ради этой цели. Разве нет?
– Нет, это неправда, – энергично возразил Уирлинг.
– Неправда? Разве два дня назад вы не потребовали отставки Стэнли Рота? Разве не утверждали, будто из-за суда над ним со студией никто не захочет иметь дела: ни инвесторы, ни серьезные актеры? Разве не говорили, что без его отставки студии не видать внешнего финансирования как своих ушей и что «Блу зефир» – готовый банкрот?
Уирлинг побагровел от злости. Сидя на свидетельском кресле, он вцепился в его края, словно боялся воспарить над сиденьем.
– Все было не так… и вообще, совсем не это произошло, – невразумительно пробормотал он.
– Но факт, мистер Уирлинг, состоит в том, что Стэнли Рот сделал именно то, что вы от него требовали. Не так ли? Мистер Уирлинг, разве вчера Стэнли Рот – ваш партнер и муж той женщины, с которой вы спали, – не отказался от своей доли в бизнесе? И разве вы, Майкл Уирлинг, не являетесь сегодня единственным владельцем студии «Блу зефир»?
Намертво сжав губы, Уирлинг неподвижно, как каменный, сидел на самом краю свидетельского кресла.
– По написанному Стэнли Ротом сценарию кинозвезда уходит от мужа. Из-за вас Мэри Маргарет Флендерс не оставила Стэнли Рота, так? Но вы все же остались в выигрыше, не правда ли? Она не досталась вам, но не досталась и никому другому. Она умерла – и по этой причине, а также благодаря обвиненному в убийстве мужу вы получили студию. Вы получили – разве нет? – славу, власть и все остальное. А Стэнли Рот? Он потерял жену и студию. Если его признают виновным в убийстве, он никогда не снимет фильм «Блу зефир» – ту самую картину, которая рассказала бы публике, что вы с ним сделали. Поэтому не слишком трудно определить, кто действительно выиграл от смерти Мэри Маргарет Флендерс. Не правда ли, мистер Уирлинг?
19
Часы показывали четверть седьмого вечера. Сидя на краю постели, я тупо смотрел на телефонный аппарат, стоявший рядом на ночном столике, говоря себе, что пора раздеться и принять душ. Пора наконец собраться, убедить себя, что работы очень много, и остаться в отеле – по крайней мере на эти выходные.
Предполагалось, что я сяду на семичасовой авиарейс, а через час буду уже в Сан- Франциско. Марисса всегда встречала меня у трапа самолета. Нужно было позвонить ей из суда, во время перерыва на ленч, но голова была слишком забита мыслями о процессе, чтобы думать о выходных или той лжи, которую предстояло сказать.
Отличное оправдание, чтобы тянуть с принятием решения. Оно позволяло считать, что звонить не нужно, и я сделаю то, что собирался – то есть сяду в самолет, улечу домой на выходные и буду вести себя так, будто вчера вечером у нас с Джули Эванс ничего не было.
Сняв трубку, я быстро набрал номер и глубоко вздохнул, услышав длинный гудок. Унылый взгляд неуверенно блуждал по комнате. На столе грудились сваленные как попало тетради и папки с бумагами, оставшиеся от вечерней подготовки к очередному заседанию, некоторые изученные до конца, другие – отложенные в самом начале.
К моменту, когда Марисса ответила, в голове осталась лишь одна мысль: сопоставление ожидавшей меня напряженной работы и расслабленного отдыха в уютном доме в Сосалито. Пришлось сделать усилие, чтобы не показаться чересчур огорченным.
– Хорошо, что я тебя застал. Боялся, что ты могла уехать из дома.
Марисса казалась понимающей, полной сочувствия и не слишком огорчилась из-за моего отсутствия. Забыв про грустные раздумья, я вдруг подумал, что меня больше бы обрадовала ее обида.
Лежа в постели, я смотрел в потолок, расслабленно думая, что все прошло совсем не так трудно, как я опасался. Эта легкость рождала сомнения, не заподозрила ли Марисса, что я решил встретиться с кем-то еще? Мысль не слишком честная. Как будто не верить мне – проступок менее серьезный, нежели водить ее за нос или открыто предавать.
Впрочем, я уже привык к своему несовершенству, давно научившись в упор не замечать его. Видимо, в этом состояла причина, по которой мне так не понравился тон, с каким, приглашая меня в Санта-Барбару, Джули спросила, поеду ли я в Сан-Франциско. Казалось, напомнив о моих личных проблемах, она испытывала некое удовольствие.
