футах от нее, стоял готовый пересечь улицу молодой человек испанской наружности, державший на правой руке сразу несколько коробок с пиццей.
Приятно ощущать, что в Лос-Анджелесе остались нормальные люди, определенно не имевшие представления о том, что должно произойти в скромном судебном зале всего в нескольких кварталах от них.
Когда я прибыл, Стэнли Рот ждал на условленном месте. Встав, он положил на мое плечо левую руку, а затем, глядя мне прямо в глаза, протянул правую.
– Что бы ни случилось здесь сегодня, спасибо, – произнес он ясным, твердым голосом, в котором я не уловил ни нотки неуверенности или страха.
Анабелла Ван Ротен вошла сразу после меня. Поставив портфель на пол рядом со стулом, она устремила вперед взгляд, полный невозмутимого спокойствия. Еще через секунду появилась секретарь суда, за которой следовал помощник шерифа. С первым звуком его голоса мы встали. Открылась боковая дверь, и к своему креслу живо прошел судья Рудольф Хонигман.
Даже здесь, в этой запущенной и едва пригодной для слушания дел комнате, казавшейся жалкой подачкой общественного безразличия, присутствовала какая-то торжественность, которую я чувствовал только в церкви и зале суда. В двух местах, где совершались наиболее важные для человеческого существования церемонии. В одном случае воздававшие за добро, в другом – за зло. В таких церемониях всегда чувствуется момент очищения. Год за годом и поколение за поколением в них участвует двенадцать незнакомцев, спокойно и без эмоций решающих, виновен ли человек и должен ли он умереть. Потом, исполнив свой долг, они уходят, возвращаясь к прерванному течению жизни, чтобы никогда больше не видеть друг друга и, возможно, лишь много лет спустя задуматься о правильности сделанного.
Ожидая вердикта присяжных, мы сели. Не зная, как расценивать долгий срок их совещания, я не мог судить о решении и по тому, как они вошли. Всего раз я видел присяжного заседателя, женщину, захотевшую показать моему клиенту, что выпавшее тому суровое испытание окончено. Тогда, сев на свое место, она взглянула на меня и улыбнулась. Такое случается крайне редко. Присяжным хорошо известно, что во всяком разбирательстве кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает. Суд знает: независимо от решения найдется тот, кто будет им разочарован. Присяжные никогда не смеются и редко улыбаются. Они всегда серьезны. Именно это заставляет думать, что, несмотря на несовершенства присяжных, на присущие им ограничения, вопиющий идиотизм судей, судебных чиновников и юристов, несмотря на ужасающую неадекватность закона как такового, есть нечто, на что можно положиться в итоге и что дает вам надежду на правосудие. Строгое выражение их лиц, сосредоточенные взгляды, направленные перед собой, – именно это говорит вам, что, принимая решение, они сделали все, что могли.
Нынешний суд присяжных выглядел серьезнее обычного. Ни один из членов суда не взглянул ни на меня, ни на Стэнли Рота. Никто из них не посмотрел на Анабеллу Ван Ротен. Медленно, будто они пришли в церковь, чтобы проводить кого-то в последний путь, присяжные заполняли скамьи, глядя исключительно себе под ноги.
Прежде чем распрямиться во весь рост, Хонигман глубоко вздохнул.
– Суд присяжных вынес вердикт?
Держа в руках образец заполнения вердикта, с последнего ряда неловко поднялся человек крепкого телосложения – тот самый присяжный, что весь процесс от начала до конца сидел, упираясь коленями в переднюю скамью. Встав, он не поднял взгляда. Застыв на месте, он задумчиво кивнул, пристально глядя в выбранную им точку на затертом линолеуме между скамьей для присяжных и местом судьи. Наконец он поднял глаза. Твердо взглянув на судью, старшина присяжных отрицательно покачал головой.
– Нет, ваша честь, – объявил он. – Присяжные не достигли согласия.
– Вы не вынесли вердикта? – удивленно переспросил Хонигман. Пытаясь скрыть досаду, судья прокашлялся. – Есть ли шанс, что вы сможете достичь согласия в ходе дальнейшего обсуждения?
– Нет, ваша честь, шансов совершенно нет. Мы зашли в тупик, – с мрачным видом признал старшина присяжных.
Зал загудел. Строго оглядев присутствовавших, Хонигман немедленно пресек беспорядок. Подумав секунду, судья с вежливой улыбкой повернулся к старшине:
– Раз этот состав суда не вынес вердикта, тогда дело придется рассмотреть снова, с другими присяжными. Но вряд ли другие двенадцать присяжных будут подготовлены к решению вопроса лучше вас.
Если Хонигман рассчитывал чего-то добиться, делая столь далеко идущее замечание, то он ошибся. Скривив большой рот, старшина присяжных оценивающе прищурился:
– Ваша честь, мы можем заседать хоть до скончания века, но так и не вынесем вердикта.
Хонигман поднял брови.
– Я понял. Хорошо. Значит, делать нечего.
Взвесив на руке судейский молоток, Хонигман оглядел притихший зал, полный застывших в напряженном ожидании лиц.
– По делу «Народ против Стэнли Рота», – официально провозгласил судья, – судебное разбирательство объявляется несостоявшимся.
Молоток пошел вниз. Я видел, как молоток ударил по деревянной поверхности стола, но не произвел звука. Я почувствовал странное, даже сверхъестественное, удивление от столь неожиданного и своеобразного нарушения одного из законов природы. Наконец до меня дошло, что вместо тишины кругом царит страшный гвалт и звук рушится на меня со всех сторон. Пытаясь выразить смысл происшедшего, все что-то кому-то кричали, обескураженно глядя друг на друга, не скрывая изумления, а некоторые – гнева и даже ярости. Выбиваясь из сил, старались репортеры, рвавшиеся на выход, чтобы первыми – минутой раньше других – дать новость о решении судьи на радио или телевидение. Мельком я поймал взгляд Джека Уолша, стоявшего в самом конце зала. Потрясая сжатым кулаком, Уолш выкрикивал бессильные ругательства, которых никто не слышал. Вскочив со стула, Анабелла Ван Ротен стояла молча, выставив руки и опираясь на стол так, словно хотела рвануться вперед. Опустив головы, присяжные потихоньку возвращались в совещательную комнату, словно опасаясь, что толпа вот-вот забросает их камнями. Судья Хонигман скрылся за дверью своего кабинета. Двигаясь в привычном темпе, недовольно хмурившаяся секретарь суда убедилась, что ее стул находится в положенном месте у маленького стола, и медленно покинула зал.
Стэнли Рот был совершенно спокоен в центре этого бедлама. Он как будто ничего не чувствовал. Найдя Льюиса Гриффина, стоявшего по другую сторону невысокого ограждения около стола защиты, Рот пожал ему руку. Они перебросились парой слов. Стоя совсем рядом, я ничего не разобрал из-за шума.
Мы направились к выходу. Двигаясь впереди Рота, я с трудом пробивался к двери, когда на пути возник Джек Уолш.
– Прочь с дороги! – крикнул я, отодвигая его в сторону.
– Ты убил Мэри Маргарет! – завопил Уолш, когда мы протискивались в дверной проем. – Тебе не уйти от меня, Рот!
Державшая меня рука Стэнли Рота ослабла, и он начал разворачиваться на крик. Вцепившись в Рота, я вытащил его в коридор.
– Когда окажемся на улице, никому ничего не говорите, – инструктировал я, пока мы почти бегом двигались по коридору, окруженные толпой, в которой все старались нас рассмотреть.
