За пределами моего разума

Но эти ответы, конечно, ничего не дают.

Для меня уже не составляло тайны, как искать технические решения и применять их в конструкции самолета. Но оставалась другая тайна, глубокая, как само небо: откуда шли эти решения?

Давным-давно я научился понимать, что все, что происходит, происходит по некоторой причине. Крошки на столе — это не только напоминание об утреннем печенье; они лежат там потому, что мы предпочли не убирать их.

И никаких исключений. Все имеет причину, и мельчайшая деталь является указателем на пути к разгадке.

Перспектива открывается с высоты, и в буквальном смысле тоже. Кабина маленького самолета, когда она становится домом, служит идеальным уютным местом для решения проблем.

Изумление в ее глазах. Если она почтальон, то должна ли удивляться, увидев ждущего ее адресата?

Каб проплыл мимо крохотного облачка. Ближе к вечеру оно станет массивным то ли великаном, то ли замком; сейчас это маленький пушистый ягненок, пронесшийся под моим крылом.

Она могла испугаться, если этого не бывает, рассуждал я. Обычно ее адресаты спят, когда она приносит почту. И если один из тысячи вдруг проснулся и уставился на нее, когда она пришла, то, конечно же, она испугается.

Карандаш в волосах. Будь я на ее месте, зачем мне карандаш в волосах?

А затем, что он мне нужен ежеминутно и все время. Затем, что я пользуюсь им так часто, что нагибаться каждый раз к столу, где он лежит, будет чистой потерей времени.

Хорошо… но для чего карандаш нужен так часто?

В стороне, в полумиле от меня, я заметил тренировочную Чессну. Я качнул крыльями — дескать, вижу тебя, привет.

К моему удивлению, Чессна тоже ответила мне покачиванием. Это давний обычай летчиков, в наши дни мало кто его вспоминает.

Зачем мне так часто нужен карандаш, чтобы я держал его в волосах? Затем, чтобы чертить много линий на бумаге. Чтобы все время чертить.

Потому что я конструктор. Деталей. Для самолетов!

Нет, не может этого быть. Конструкторы карандашами не пользуются. У них есть компьютеры. Они чертят эскизы в отделе компьтерного проектирования, ОКП, пользуясь мышкой и экраном. Если у вас нет ОКП, то никакие вы не конструкторы, вас давно раздавила колесница технического прогресса.

От разогретой земли поднимались все более мощные волны теплого воздуха; время от времени одну из них задевал Каб — следовал толчок, дрожь, снопы брызг в десяти футах от кабины.

А ее волосы, продолжал я размышлять. Собранные в плотный узел и заколотые на затылке. Не для того же она это делала, чтобы выглядеть старомодной. Просто она целиком занята делом, ей недосуг изображать из себя что-то, чем она не является. Вот и вся причина.

Я вспоминал все подробности того мгновения.

Какие еще приметы?

Что я упустил?

Слегка приоткрытый рот — от удивления. Белый, аккуратно застегнутый воротничок; темная серебряная брошь овальной формы у самого горла. И деревянный карандаш, некрашеный, без резинки, остро отточенный. Желтый световой фон цвета дерева, освещенного солнцем.

Больше ничего. Красивые глаза.

Нет, это не была ослепительной белизны кабина в ОКП, я это видел отчетливо. Это было очень похоже на… Почему поглощенный делом серьезный конструктор так часто пользуется карандашом, что вынужден держать его в…

Она пользуется карандашом… потому что… у нее нет компьютера.

Почему это у нее нет компьютера? Всему должна быть причина. Почему этот строгий воротничок, брошь, зачем ей так резко отличаться от других? Почему желтый свет?

В полумиле над землей, в кабине окончательно разленившегося Каба, я сидел неподвижно и прямо, словно изваяние.

У моего конструктора нет компьютера, потому что компьютер еще не изобретен. Она носит старомодные вещи не для того чтобы отличаться от окружающих, а для того чтобы быть как они! Она выглядит как милый сердцу вчерашний день, потому что она из другого времени!

Мой маленький полет разом закончился. Я выключил мотор, сделал переворот и ринулся к земле, как прыгун со скалы.

Мне не терпелось стать на твердую землю и стряхнуть с себя туман нездешнего мира, в который я залетел.

Я должен понять, может ли быть правдой то, что я узнал.

2

«Вся прелесть в путешествии, а не в его цели». Кто бы это ни сказал — он явно никогда не путешествовал в другое время.

За целую неделю после полета на Кабе я ни на дюйм не приблизился к тому месту, откуда ко мне поступали изображения деталей самолета. Я снова, и не один раз, видел лицо моей милой посланницы.

Твое любопытство, твое желание проникнуть в мой мир — это твоя проблема, как будто говорила она мне. Она не проявляла ни малейшего желания помочь мне в задаче, которую не утвердил ее начальник. По всем приметам, которые я смог собрать за неделю, посвященную хитроумнейшим попыткам извлечь ее оттуда, выходило, что ее не существует.

Целые вечера я проводил, свернувшись на диване перед маленьким камином и не отрывая глаз от пламени.

Когда я слегка прикрывал веки, мне казалось, что его колеблющиеся языки освещают другое место — какую-то комнату, кожаные кресла с высокими спинками. Я не видел кресел, я их чувствовал; я ощущал присутствие других людей в комнате по неясному гулу голосов, ощущал чьи-то шаги совсем рядом, но видеть никого не мог.

Я видел только огонь и тени в комнате, и это была не моя комната.

Я встряхивал головой, и зыбкое видение пропадало.

Через какое-то время я догадался, что нужно сделать. Она вернется, если я предложу ей новую задачу! А когда она появится со своим решением, я попрошу ее подождать.

Я тут же засел за чертежи нового комплекта тормозных башмаков к колесам моего самолета. Мне хотелось чего-то необычайного: из компактного полетного состояния оно должно было разворачиваться в мощную геометрию, способную удержать Каб неподвижным в любую бурю.

Я придумал какие-то неуклюжие колодки и дал им проплыть перед мысленным взором,