притворяется! Ричард, кто бы мог подумать, что ты окажешься таким дураком?
Я быстро направился назад к трейлеру. По пути я увидел пустынный цветок, не похожий на те, что мы видели раньше, быстро выкопал его из песка и завернул в страницу из своего блокнота.
Когда я вошел, она лежала на кровати и плакала.
— Мне очень жаль, вуки, — сказал я спокойно, поглаживая ее волосы. — Мне очень жаль. Я не знал, что:
Она не отвечала.
— Я нашел цветок: Я принес тебе цветок из пустыни. Как ты думаешь, он хочет воды?
Она села, вытерла слезы и грустно посмотрела на маленькое растение.
— Да. Он хочет воды.
Я принес чашку, чтобы посадить его, и стакан воды, чтобы напоить его.
— Спасибо тебе за этот цветок, — сказала она через некоторое время. — Спасибо за то, что ты извинился. И еще, Ричард, постарайся запомнить: если ты хочешь, чтобы кто-то остался в твоей жизни — никогда не относись к нему равнодушно!
Поздно во второй половине дня в пятницу она приземлилась, счастливая после полета. Она сияла и была прекрасна; она находилась в воздухе больше трех часов и села не потому, что не смогла найти восходящий поток, а потому, что планер был нужен другому пилоту. Она поцеловала меня, довольная и голодная, рассказывая мне, чему научилась.
Слушая ее, я перемешал салат, подбрасывая его над тарелкой, и разделил его на две части.
— Я наблюдал снова, как ты приземлилась, — сказал я. — Как Мэри Кинозвезда перед камерой. Ты коснулась земли легко, как воробышек!
— Как бы мне хотелось, — сказала она, — чтобы у меня не было всех этих просчетов в последнем заходе. Или чтобы я не уходила в полынь в конце взлетной полосы. Ты слишком хорошего мнения обо мне.
И тем не менее она гордилась своим приземлением, я видел это. Когда ее хвалили, она часто переводила разговор на что-то близкое, но не совсем идеальное, чтобы смягчить шок от комплимента, который теперь легче было принять.
Сейчас, кажется, можно сказать ей, подумал я.
— Вук, мне кажется, что я хочу немножко полетать.
Она сразу поняла, что я имею в виду, испуганно взглянула на меня и дала мне возможность изменить свое намерение в последнюю минуту, говоря со мной сразу на двух уровнях.
— Сейчас летать не стоит. Воздушные потоки везде уже остыли.
Вместо того, чтобы отступить, я перешел в наступление.
— Я не имею в виду полет на планере. Я хочу уехать. После завтрашних соревнований. Как ты на это смотришь? Мне нужно побыть одному некоторое время. И тебе тоже, правда?
Она положила вилку и села на кровать.
— Куда ты летишь?
— Еще не знаю. Это неважно. Куда угодно. Мне просто, наверное, нужно побыть одному недельку-другую.
Пожалуйста, пожелай мне удачи, думал я. Пожалуйста, скажи, что ты сама тоже хочешь побыть одна. Может быть, вернуться и сказать что-нибудь для телевидения в Лос- Анжелесе?
Она посмотрела на меня, и на ее лице отразился вопрос.
— За исключением нескольких конфликтов, мы провели здесь самое счастливое время в жизни, мы более счастливы сейчас, чем когда-либо раньше, и вдруг ты хочешь сбежать куда-то и побыть одному? Действительно ли ты стремишься к одиночеству, или хочешь встретиться с одной из своих женщин, чтобы потом снова вернуться ко мне?
— Это несправедливо с твоей стороны, Лесли! Я пообещал меняться — и я уже изменился. Я пообещал, что других женщин не будет, и их нет. Если бы мы не выдержали нашего испытания, если бы я захотел увидеть кого-то другого, я бы сказал тебе. Ты ведь знаешь, что я достаточно жесток, чтобы сделать это.
— Да, я знаю. — Красивые тени и полутени на ее лице не выражали ничего: ее ум сортировал, перебирал со скоростью света: причины, предлоги, возможности, альтернативы.
Я считал, что ей следовало быть готовой к этому рано или поздно. Мой циничный разрушитель — этот змей, обитающий в моем уме, — сомневался в том, что наш эксперимент продлится больше, чем две недели, а мы уже жили в трейлере больше шести месяцев, и ни дня разлуки. Со времени моего развода, — думал я, — никогда я не проводил с одной женщиной больше шести дней. Как бы то ни было, пришло время сделать перерыв.
— Лесли, послушай. Что плохого в том, чтобы нам расстаться на некоторое время? Ведь самое убийственное из всего, что случается в браке:
— О боже мой, он снова за свое! Если я должна выслушивать снова всю эту тираду о причинах, по которым ты не любишь — она подняла руку, чтобы остановить меня. — Я знаю, что ты терпеть не можешь слова «любовь», потому что весь его смысл исковеркан, как ты мне говорил уже сотню раз. Ты никогда не говоришь его, но я воспользуюсь им сейчас: вся эта тирада о причинах имеется у тебя потому, что ты не любишь никого, кроме неба и своего аэроплана! Если я должна буду снова это выслушивать, я начну кричать!
Я сидел спокойно, пытаясь поставить себя на ее место и понять ее ошибку. Что может быть плохого в том, чтобы устроить друг другу каникулы? Почему идея о временной разлуке так сильно пугает ее?
— Для того, чтобы кричать, тебе придется повысить голос, — сказал я с улыбкой; думая про себя, что если я могу шутить, когда речь идет о моих священных правилах, то значит, мы приближаемся к не таким уж и плохим временам.
Но она отказывалась улыбаться.
— Пошел ты со своими идиотскими правилами! Долго ли ты — о Боже! — долго ли ты еще будешь носиться с ними?
Меня охватил гнев.
— Если бы они были неправильны, я бы не стал тебе ничего говорить о них. Неужели ты не видишь? Они значат очень много для меня; они истинны для меня; я очень долго жил с их помощью! И пожалуйста, выбирай слова, когда говоришь со мной.
— Ты еще будешь указывать, как мне говорить! Я могу, черт побери, говорить все, что мне, черт побери, захочется!
— Ты, конечно, свободна говорить так, Лесли, но я не обязан слушать:
— О, снова эта твоя глупая гордость!
— Если и есть что-то, чего я не выношу, — то это такое обращение!
— А если есть что-то, чего я не выношу, то это когда меня ПОКИДАЮТ! — Она закрыла лицо руками, а ее волосы опустились, как золотой занавес, и спрятали от меня ее страдание.
— Покидают? — спросил я. — Вук, я не собираюсь покидать тебя! Я только хотел:
— Собирайся! И я не выношу: быть покинутой — Слова тонули в рыданиях, за золотым занавесом.
Я встал из-за стола, сел рядом с ней на кровать и придвинулся к съежившемуся комочку ее тела. Она не оттолкнула меня, она не переставала плакать.
В этот момент она превратилась в ту маленькую девочку, которая была когда-то, и
