обнаружил ничего, кроме мелкой живности среди деревьев.
Потом я сварганил из плиток сухпая нечто вроде каши.
Сухпай, при всей его вопиющей безвкусности, штука чрезвычайно питательная. А если отвернуть сопло грави-тяги, налить туда воды, вскипятить на минимальном режиме огнемета и бросить туда пару-тройку плиток, разварив их до рыхлой субстанции, то все это варево приобретает вкус и запах настоящей еды. Старый солдатский способ, между прочим. Каша из топора, как в старых сказках. Точнее — из сопла…
В порыве кулинарного вдохновения я даже бросил в сопло-котел кое-какие местные травки, предварительно просканировав их на наличие ядов. Получилось совсем неплохо, варево запахло довольно интересно и не сказать, чтобы неприятно. Предвкушая пробуждение любимой, я уже готовился похвастаться перед ней своей стряпней, и тут — сигнал…
«Ну вот, кому там еще неймется?» — по инерции подумал я…
Наши?! Эта мысль сразу подбросила меня на ноги. Я кинулся к своей броне и скользнул внутрь.
— Я — Тигр-1, слушаю, слушаю, прием!
— Внимательно слушаешь, командир?
— А чего не подходил так долго, спишь в оглоблях? — ехидно спросили меня.
Цезарь и Рваный! Живы бродяги!
— Вы где? — спросил я.
— Тут, недалеко, в зоне видимости, — пояснил Цезарь. — Смотри на северо-восток на вершину, мы тут.
Я машинально глянул, но, конечно, без оптики ничего не увидел.
Так… В зоне видимости…
В сущности, ничего особенного. Ничем таким мы со Щукой с утра и не занимались, просто мужчина и женщина, два боевых товарища ночуют на берегу озера… Просто спали, потом я кашу варил… А раньше их не было, точно не было, я сам с утра просканировал все окрестности…
Эти логичные соображения быстро мелькнули у меня в голове, но все равно было почему-то немного неловко, словно я обнаружил, что в нашу спальню кто-то подглядывал в щелочку…
«Так! Совсем плохой стал, командир? — одернул я сам себя. — Размяк, как сухпай в кипятке?»
— Где остальные, что-нибудь знаете о них? — спросил я.
— Капусту и Педофила пока не нашли, — доложил Рваный. — Хотя следы видели.
— Какие следы?
— Расскажу, — пообещал он. — Идем к вам, встречайте.
— Кашей-то угостишь, командир? — спросил Цезарь. — Или что ты там варил?
— Угощу, — пообещал я. — Потом догоню и еще добавлю.
— Тогда идем…
Когда я оглянулся, Щука уже не спала, а стояла рядом и слушала наш разговор.
— Ребята нашлись? — спросила она.
— Так точно.
Она не ответила, мы просто переглянулись, но поняли друг друга без слов.
Вот и кончилась наша недолгая мирная жизнь на горном курорте… Нельзя сказать, что я не рад видеть Цезаря и Рваного, но чуть-чуть бы попозже…
— А каша твоя вкусно пахнет, — сказала она. — Как тебе удалось сварить такую прелесть?
Я скромно, но не без гордости, пожал плечами.
— Можно попробовать? — она гибко, совсем по-кошачьи, потянулась всем телом, отчего ее небольшие грудки задорно приподнялись.
А я снова подумал — что же они такое видели, бродяги, уж больно голоса веселые у обоих… Или — показалось?
— Значит, подруга, ты все-таки оприходовала командира? — грубовато-добродушно спросил Рваный. — Добилась-таки своего?
Щука не ответила, вообще сделала вид, что это ее не касается. Только невозмутимо повела глазами.
К их появлению мы уже влезли в броню, но забрала оставались открытыми, так что общались мы напрямую, голосом.
— А почему это — она меня? — возмутился я.
— А как же еще? — удивился Рваный.
— Например, я ее. Такой вариант тебе в голову не приходит? — спросил я с неловким ехидством.
Что еще тут можно сказать? Только отстаивать свое преобладающее мужское достоинство, которое Рваный сразу отмел с деликатностью совковой лопаты в свойственной ему бесцеремонной манере…
— Ага, рассказывай, командир, — немедленно подтвердил он собственную бесцеремонность. — А то мы не видели, как эта скромница на тебя облизывается все время. Как кот на сметану. Вернее, как кошка… Не, командир, что ты мне ни рассказывай — все равно не поверю. Что ни говори, есть вещи, где бабы нашему брату, мужику, сто очков вперед дадут и все равно останутся в чистом выигрыше. По себе знаю… Бабы — они такие, ехидное племя — спасу нет…
Определенная правда жизни в его словах присутствовала, но меня заинтересовало другое. Что же это получается — все видели, как Щука «на меня облизывается», а я этого не видел? Почему не видел? Куда смотрел? В то время, как на нас смотрели все остальные?
Вообще-то это публичное обсуждение интимных подробностей пора бы пресечь, решил я. Только неловко как-то…
— А ты не завидуй, Рваный, — вдруг сказала Щука, все так же невозмутимо- спокойно. — Если я люблю Кира, то это еще не повод, чтобы всякие тут трепали свой язык на эту тему. Да, люблю, если тебе это интересно! И трахаюсь с ним со всем азартом, повизгивая от полного удовольствия! Какие еще есть вопросы?
«Ай, молодец девочка!» — подумал я. Действительно, если назвать вещи своими именами — это многое упрощает. Впрочем, это для меня она девочка, а для всех — коммандос, которую трудно вывести из себя сальной солдатской трепотней…
— Никаких, — смутился, наконец, Рваный. — Вопросов больше не имею. Если повизгиваешь… Любитесь себе на здоровье, если уж вам так приспичило, мне-то что за дело?
— Вот именно, — подтвердил Цезарь. — Никому никакого дела. Есть все-таки темы, которые настоящие джентльмены никогда не станут обсуждать в чужом присутствии, тем более — с чужими дамами.
— А я не джентльмен, — ворчливо откликнулся Рваный. — Еще чего захотели, чтоб я еще и джентльменом был в придачу ко всему… Торчим тут, на этой планете, как ржавые гвозди в новой мебели, и все туда же — этикет разводить… А то больше мне делать нечего…
— Молчи уж, — снова пресек его Цезарь.
— Ладно, молчу, молчу…
