Посошок

а ну, еще плесни на крышу раскаленную!
Лили ушатами —
ржавую, кровавую, соленую…
Годы весело гремят пустыми фляжками,
выворачивают кисет.
Сырые дни дымят короткими затяжками
в самокрутках газет.

Под водопадом
спасались, как могли,
срубили дерево.
Ну, плот был, что надо,
да только не держало на воде его.
Да только кольцами года
завиваются
в водоворотах пустых площадей.
Да только ржавая вода
разливается
на портретах Великих Дождей.

Но ветки колючие
обернутся острыми рогатками.
Да корни могучие
заплетутся грозными загадками.
А пока вода-вода
кап-кап-каплею
лупит дробью
в мое стекло.
Улететь бы куда белой цаплею! —
Обожжено крыло.

Но этот город с кровоточащими жабрами
Надо бы переплыть.
А время ловит нас в воде губами жадными.
Время нас учит пить.

Лихо

Если б не терпели — по сей день бы пели.
А сидели тихо — разбудили Лихо.
Вьюга продувает белые палаты.
Головой кивает х… из-под заплаты.

Клевер да березы — полевое племя.
Север да морозы — золотое стремя.
Серебро и слезы в азиатской вазе.
Потом — юродивые князи нашей всепогодной грязи.

Босиком гуляли по алмазной жиле.
Многих постреляли. Прочих сторожили.
Траурные ленты. Бархатные шторы.
Брань, аплодисменты да сталинные шпоры.

Корчились от боли без огня и хлеба.
Вытоптали поле, засевая небо.
Хоровод приказов. Петли на осинах.
А поверх алмазов — зыбкая трясина.

Позабыв откуда, скачем кто куда.
Ставили на чудо, выпала беда.
По оврагу рыщет бедовая шайка —
Батька-топорище да мать моя нагайка.

Ставили артелью — замело метелью.
Водки на неделю, да на год похмелья.
Штопали на теле. К ребрам пришивали.
Ровно год потели да ровно час жевали.