Рюфоль
По радио передали: «…Тело Казимира Бланше, ранее не раз привлекавшегося за мелкое хулиганство, было найдено в одном из городских подвалов. По мнению полиции, его убил дружок-токсикоман, находящийся в это время в госпитале Сен-Рок города Ниццы в состоянии героиновой овердозы с большой вероятностью летального исхода». А ведь он, Рюфоль, предупреждал. Рюфоль подумал о Фаде, который находился сейчас в руках белорубашечников. Что касается исхода, то в нем он не сомневался. Русские редко ошибаются в дозах, предназначенных для тех, кто им досаждает. Так что Фад уже труп. Родители не станут его оплакивать, потому что у него их не было. Сирота, ошивавшийся по барам, представляясь актером в ожидании роли. Фад какое-то время был его стукачом. Несмотря на сомнительную эффективность, Рюфоль платил ему из трофейных, которые бригада собирала после высадки в ночные клубы. Это позволяло пацану сводить концы с концами и не отдаваться за дозу. Когда его нанял этот напомаженный тип, Луи, чтобы сыграть комедию с дружком Квази, капитан полиции любезно их предупредил не пытаться хитрить с русскими. Они только посмеялись. Они — это Квази, потому что он всегда отвечал за двоих, — был не из тех, кто довольствуется гонораром, играя клоунов для наглых богатеев. «Нехорошо будет, капитан, если ваше руководство узнает обо всем, поэтому предоставьте проворачивать наши дела, как нам вздумается». Но капитан быстро понял, что из этой истории можно получить выгоду. Надо будет только позвонить этой Ивановой, русской иммигрантке, которую он знал c давних пор. У нее маленький ресторанчик в квартале Cimiez. Город за небольшую арендную плату отдал ей скромный полуподвал в здании музыкальной консерватории. Клиенты ее «Мусоргского» — русские иммигранты из Ниццы. Там можно встретить и потомков белогвардейцев, и студентов, и профессоров консерватории. Это столовка для молодых артистов. Блюда русской кухни, которые там подавали не были изысканными, но сопровождались стопками дешевой водки. Поэтому в «Мусоргском» ошиваются любители и профессионалы ночной жизни. Рюфоль принадлежал ко второй категории и часто заходил туда с коллегами. Прокуренный зал, экзотика и, конечно, знаменитые стопочки водки, сделали его завсегдатаем заведения. Полицейский инспектор восхищался хозяйкой, которая для всех находила ласковое словечко, пахала как лошадь и заставляла всех себя уважать. Иванова была рыжей и как две капли воды походила на любимую актису Рюфоля Женевьеву Фонтанель. Он даже пытался за ней ухаживать, но безуспешно. Он никогда не умел ухаживать за дамами, да и за собой тоже. Он уже давненько не заходил в «Мусоргский», поэтому даже волновался, когда звонил Ивановой и просил ее оказать ему услугу. Но она тут же согласилась помочь с переводом и пригласила приехать к ней в рабочий перерыв. Он высосал коробочку мятных конфет, чтобы иметь свежее дыхание, попытался привести в порядок остаток волос и протер лицо от сала и пота бумажной салфеткой, прежде чем войти. Она была всего несколькими годами моложе, но ему казалось, что между ними целое поколение. Устроившись у монитора, в магнитофон которого он вставил кассету, он объяснил ей, что ему нужен дословный перевод всего, что говорил мужчина, лежавший на кушетке. Рюфоль поставил кассету на паузу.
— Что он совершил? — Спросила Иванова.
— Кошмар, — довольствовался он ответом и нажал на кнопку «on».
Она не настаивала и попросила сделать погромче. Спящий находился спиной к камере, лицом к стене, и ей трудно было разобрать его слова. Рюфоль подчинился и увеличил громкость до максимума, что сделало посторонние звуки настолько громкими, что вновь оказалось невозможно разобрать, что говорил пленник. Отвратительное качество записи позволяло Ивановой разбирать одно слово из пяти. Она уже почти отчаялась, как неожиданно олигарх перевернулся и лег на спину. Она тут же попросила полицейского зафиксировать картинку и долго рассматривала силуэт пленника. Камера была едва освещена, видео было черно-белое и контуры тела плохо видны, а лицо невозможно рассмотреть. Но движения губ были отчетливо видны на контрасте и казалось, он обращался прямо к камере, которая снимала с потолка. Звук стал лучше. Иванова попросила Рюфоля отойти, чтобы разобрать слова, и тут-то он и услышал из радиоприемника, работавшего в соседней комнате, о смерти Фада и обвинении Квази. Ему не терпелось узнать результаты перевода. Ему как настоящему полицейскому казалось, что список мертвых непременно удлинится.
Виталий
День был длинным для беглеца. Ему удалось избежать нескольких полицейских патрулей. Он отказался от мысли добраться до «Экстази», когда увидел свою фотографию на первой странице местной газеты под заголовком: «Олигарх за решеткой». Он стащил горсть вишен и удрал от торговки, которая орала благим матом на весь квартал. В это время, время послеобеденного отдыха, никто ее не услышал. Он проглотил свою добычу, как дикое животное, спрятавшись среди контейнеров с мусором возле какого-то дома. Благо, с питьевой водой не было проблем. Он смог несколько раз утолить жажду в городских фонтанчиках, услаждающих веселым журчанием слух прохожих. Но вот с голодом горстке вишен справиться не удалось, даже напротив, живот скрутило от резких колик. Три бомжа-панка в рваных джинсах, таких же грязных и мятых, как и их физиономии алкоголиков со стажем, захотели с ним познакомиться. С ними был беспородный пес, который от жары и старости тяжело дышал открытой пастью, высунув язык. Инстинктивно Виталий попытался избежать контакта и не отвечать на предложение хлебнуть из бутылки дешевого портвейна. Но им это не понравилось.
— За кого он себя принимает, этот бродяга? Ты не хочешь с нами знаться? Ты себя в зеркало видел? Чудище несчастное! Вали отсюда!
Виталий понял, что совершил ошибку. Он стал сам похож на тех мещан с маленьких участков. Может, он мог бы у них попросить поесть, или, может, у них был телефон? Немного помощи и сочувствия ему бы сейчас не помешали. И он повернулся к панкам.
Антон
Сидя за рулем своего джипа — а он ненавидел седаны Романовского парка, слишком неповоротливые и бросающиеся в глаза, — Антон злился. Неправильно уничтожать частников за границей. Он надеялся, что расследование поручат Рюфолю, которого можно было бы контролировать, но полицейский куда-то исчез, как только получил бабки. Надо бы заехать к нему вечером домой, и если его там нет, подождать. Нужно срочно выяснить, о какой Светлане он говорил.
Чечен сделал работу чисто, и ему заплатили. Антон злился на Луи. Он спрашивал себя, а вдруг это француз заказал шантаж против его начальника? Правда, не похоже, чтобы он организовал операцию, имевшую столь мало шансов привести к результату. Чего они ждали, эти типы, что Романов выпишет им чек на предъявителя? Или он отведет их в банк, чтобы перечислить на их счет несколько миллионов? Вероятнее всего, они собирались держать его в заложниках, чтобы генерал заплатил за брата. Страшно было представить, как они разбомбили бы этот симпатичный мирок после освобождения Виталия. Нет, Луи не мог быть организатором этого сумасшествия. Луи не сумасшедший. И именно поэтому Антон терпеть его не мог. Луи никогда ему не нравился, и Антон не понимал, что нравится в нем его боссу. Весь этот сценарий чисто русского празднования тридцатитрехлетия господина Романова нравился ему только наполовину. Шеф службы безопасности участвовал в массе других таких «сюрпризов» и «игр», организованных миллиардерам, требующим острых ощущений… Но это всегда ограничивалось празднованиями, подготовленными в самых роскошных местах планеты и заканчивалось — максимум — спуском на парашютах голых проституток. В этой страшной операции под названием «Беглец» ему виделось что-то очень опасное. И эту опасность в глазах Антона олицетворял француз. С самого начала его службы на внука Сибиряк предупредил Антона не спускать с француза глаз.
