хотя бы отчасти не мешать естественному росту побега перед будущей ограниченной свободой.
Любопытство Мено еще не было удовлетворено.
— Значит ли это, что облик травы зависит от фантазии ее творца или, как Ты, быть может, скажешь, ее господина?
— Разумеется! Вот почему, Мено, я считаю растение живым существом. Ты произнес фразу, которую можешь без всяких оговорок употребить и про отношения между людьми. Твой личный опыт, без сомнения, подтверждает мои слова!
Посланник сёгуна вновь насторожился. Однако, несмотря ни на что, старый предатель даже почувствовал какую-то симпатию к этому мудрому пришельцу.
XLV
Меня привело в чувство эхо человеческих голосов. Я не понимал фразы, но каждое слово слышал повторенным по несколько раз. Журчание ручья смешивалось с голосами.
Открыв глаза, я увидел над собой каменный потолок. Повсюду вокруг — скалы и полутьма. Откуда-то проникал узкий луч яркого света, но его источник был мне не виден. Когда я попытался поднять голову, все мое тело пронзила острая боль.
Первой мыслью было: знают ли эти люди, что я недалеко от них? Я испугался своей беспомощности. Они могли пройти рядом со мной и не заметить! Я успокоился, когда нащупал какую-то ткань, которой был накрыт, и почувствовал, что под моей головой что-то лежит. Мне уже помогли! Я умиротворенно закрыл глаза.
Вновь открыть их мне удалось с меньшим усилием. Картина вокруг понемногу приобретала четкие очертания. Невдалеке горел огонь, чуть дальше тек ручей, а двое людей, чьи силуэты я смутно различал, разговаривали друг с другом. Я лежал в большой пещере.
Люди заметили мое шевеление. Склонившееся надо мной лицо принадлежало старому человеку. Седые, белые, как прибрежный камень, волосы были собраны в косичку. Я попытался что-то произнести, но не смог. Старик прижал палец к губам, успокаивая меня.
— Ты послушник, дитя мое. Это значит, что ты должен уметь владеть собой. Тебя поранила безумная гора, и теперь тебе нужно отдыхать. Мы приготовили лекарства, которые исцеляют ушибы, но если ты не будешь вести себя спокойно, они не помогут. Вот, выпей немного отвара из кореньев, тебе станет лучше!
Я выпил отвар — приятную на вкус жидкость — и погрузился в сон.
Следующее пробуждение было менее тяжелым. Прохладная ладонь, лежала на моем лбу. Лицо, склонившееся надо мной, было знакомым.
Старик сказал:
— Я уверен, что ты чувствуешь себя намного лучше. Теперь я могу представиться. Меня зовут Хамбэи Хадзу, а это мой верный товарищ Норито. Волей обстоятельств ты гость в моем доме, в пещере на горе, по которой ты шел. Знаешь, что с тобой произошло?
Я кивнул, еще не уверенный в своем голосе. Потом произнес:
— Да.
Затем я отважился тоже представиться:
— Я — Ос…
Я быстро замолчал. Что я говорю?
Старик пришел мне на помощь:
— Тсс! Ты еще слаб. У нас будет время поговорить о Тебе. Если Ты хочешь пить или есть, кивни. Сейчас это самое главное.
Только чтобы скрыть смятение, я ответил утвердительно. Я поел какой-то каши, а потом закрыл глаза, не желая думать о своей глупости. Мне не спалось, но мои доброжелатели оставили меня одного. Одиночество вызвало в памяти те страшные мгновения, что предшествовали тьме, в которую я погрузился, сбитый с ног.
Хамбэи Хадзу? Это имя мне было знакомо. Ну да, это был представитель рода, на протяжении сотен лет славившегося своим мастерством в изготовлении луков и стрел. Именно это имя стояло на луке, который я получил от отца, когда мне исполнилось десять лет! Это был самый лучший подарок; я хранил его как зеницу ока, но не уберег в пламени той страшной ночи. Помню, как я уговаривал отца отвести меня к этому мастеру, чтобы тот и меня научил тайне изготовления луков. Отец говорил, что это удовольствие недоступно даже сыну императора: мастера жили далеко от населенных мест и никому не разрешали появляться в своем жилище. Мастерство должно было оставаться семейной тайной, и никто, кроме одного ученика, не мог стать наследником знаний.
Как непредсказуема судьба! Сейчас я нахожусь именно в том месте, куда меня так неудержимо влекло детское сердце. Я помню даже, когда родилось мое восхищение этим мастерством! Самураи, окружавшие меня с детства, были столь искусны во владении грозным оружием, что это вызывало во мне страстное желание стать великим стрелком из лука, но я был уверен тогда, что суть находится в тайных знаниях, которые существуют
Обучаясь владению мечом, я одновременно в какой-то степени мог выносить суждения и о совершенствовании в стрельбе из лука. Прежде всего, я узнал, почему так мало хороших лучников — обучение подразумевало годы упорного труда. Поэтому многие ученики через некоторое время теряли терпение. Кроме того, за стрельбой из лука было не так интересно наблюдать. Она не требовала даже противника в качестве единственного зрителя. Стрелять — значило быть одному. Конечно, если стрелок хотел этого.
Когда я познавал это, рядом со мной не было ни одного учителя. Причина была простой и удивляющей моего отца — больше не существовало стрелков, которые могли бы меня чему-то научить. За несколько лет я стал знать и уметь больше, чем все мои учителя. Ни одному из них незачем было за мной наблюдать. Хотя на самом деле они и не знали, чего я достиг в стрельбе. С тех пор как меня покинул последний Мастер, я отправлялся на занятия исключительно в одиночестве, без всякого сопровождения. Отныне не было ни одного свидетеля моего совершенствования, что мне очень нравилось.
На предложения показать свое искусство я никогда не соглашался. Последнее, что я воспринял как совет, были слова моего последнего учителя, которого я очень ценил по необычной причине — за все время моего обучения он единственный из Мастеров ни разу не взял лук в руки. Вот что он сказал: «Если хочешь узнать о луке и стрелах нечто скрывающееся за искусством, думаю, ты сможешь сделать это только у учителя дзен. Правда, сам я не встречал дзен-буддиста, который когда-либо брал лук в руки, но именно поэтому думаю, что среди монахов есть знающие об этом больше всех».
Я не понял тогда, о чем он говорил.
XLVI
