Книга о бамбуке

хижине хранителя.

III

Нужно сказать, что еще на вторую ночь после воцарения молодого Осона разбудил крик во дворе. В его комнату быстрым шагом вошел Мено, до недавнего времени — отцовский слуга, заметно взволнованный и испуганный.

— Господин, прости, что беспокою Тебя, но появился Сёко, личный самурай покойного сёгуна. Он хочет что-то Тебе рассказать, прежде чем утром совершить сэппуку и присоединиться к своему господину.

Осон кивнул, и стража ввела Сёко.

— Что тебя так мучит, раз тебе понадобилось прийти именно сейчас?

— Господин, мне стыдно признаться. Я скрываюсь со дня убийства нашего сёгуна. Из- за своего бессилия перед тем, что видел, и своей трусости сегодня на рассвете я уйду из этого тела. Я хочу, чтобы Ты принял это свидетельство во искупление моего страха, — и он протянул сёгуну свернутое в свиток, обвязанное и запечатанное письмо. — Однако я прошу Тебя открыть его только после моей смерти. Я хотел посмотреть Тебе в глаза и быть уверенным, что Ты его принял. Я не оскорблял бы Тебя своим присутствием, если бы письмо не было важным. Пусть другие служат Тебе лучше, чем мы служили нашему покойному государю. Прощай.

Поклонившись, Сёко вышел.

Утром Мено сообщил молодому Осону, что самурай исполнил свое обещание.

Письмо содержало очень неприятные сведения о последних часах жизни сёгуна и было подписано именем Сёко. Молодой Осон некоторое время оставался в смятении, а затем его охватила страшная ярость. Он позвал Мено и приказал, чтобы дворцовая стража привела к нему самурая Сензаки, заключенного в тюрьму с еще несколькими людьми по подозрению в убийстве старого сёгуна и его семьи.

На следующий день Осон объявил о суде над самураем Сензаки.

Через несколько дней, когда суд начался, все были изумлены появлением Осона, который объявил, что намерен присутствовать на всем процессе.

Сначала было зачитано обвинение, в котором на Сензаки возлагалась ответственность за то, что он бессовестно мучил господина, отчего тот и умер. Присутствующие находились в смятении. Неписаные законы не допускали, чтобы сёгуна подвергали такому позору.

В письме самурая Сёко описывался способ истязания государя при помощи неслыханного дотоле средства. Сёгуна привязали лицом вниз к скамье, вкопанной в землю. В скамье было проделано два отверстия: одно, круглое — под животом сёгуна, и другое, поменьше — на уровне глаз, так, чтобы он мог видеть поверхность земли под собой. Точно под отверстием для живота воины посадили саженец бамбука, а затем ушли. Рядом остался только Сензаки, чтобы контролировать направление роста стебля. Из земли страстно спешил к своей цели быстрорастущий бамбук ма-даке, самый распространенный в Японии. Чтобы преодолеть расстояние в шестьдесят сантиметров — высоту скамьи — ему требовалось около двенадцати часов. Внимательные наблюдатели (Сензаки и затаившийся Сёко) могли видеть, как росток продвигается вверх. Когда сёгун начал выказывать признаки боли, Сензаки послал стражу за даймё. Своей острой верхушкой стебель пробивал себе путь сквозь плоть сёгуна почти два часа. Сёгун оставался жив вплоть до выхода бамбука из его тела.

Сензаки не признавал себя виновным. Он повторял, что сёгун умер без мучений, что смертную казнь совершил он по приказу даймё. Невозможно было доказать ни одно, ни другое — тело сёгуна не нашли.

Суд приговорил Сензаки к смерти.

IV

Любимый мой,

только теперь, когда я хожу по другой земле, отличной от той, на поверхности которой ты остался, пламенеющий и опечаленный, я могу тебе признаться, сколько своей любви я оставила с тобой. Ты должен ее чувствовать, как охапку щепок, которую приносил в свой дом для растопки печи, — она здесь, но тяжести ты не ощущаешь. И как ты расходовал эту охапку? Ты не клал ее всю сразу в печку, чтобы сжечь, но всегда — понемногу, чтобы разжечь угли. А когда ты ее использовал? Тогда, когда было холодно. Помогала ли она тебе разрешить какую-нибудь из жизненных загадок? Нет, но она давала тебе возможность спокойно о них размышлять. Согревала ли она тебя хоть немного? Да, разумеется.

Когда сгорела вся охапка — остался ли от нее лишь пепел или же ты чувствовал в крови тепло угасшего огня?

Я десять лет своей жизни провела в траве, зная, что ты есть. Следующие десять лет — у своего приемного отца, твоего подданного, занимающегося самым восхитительным делом на свете. Этого чудесного хранителя твоих рощ я повергла бы в горе, если бы даже не увидела тебя. Я знаю, что принесла ему и счастье.

Никто не знает и не должен знать, что я существовала только ради наших двух встреч и одного-единственного года, когда я была рядом с тобой.

Далеко от твоей страны живет один зверь, которого люди зовут царем зверей. Он — самый сильный, самый быстрый, самый ловкий, самый умный и самый устрашающий. Все люди и все звери знают, что он — царь. Он все может, для него нет препятствий. И когда он склоняется перед человеком, он делает это не от страха, а от хитрости и ума.

Мне известна судьба старого сёгуна и его убийц. Нужно наказать злодеев, но нема-даке. У бамбука есть душа, а ты этого не знаешь. Он никогда бы не прошел сквозь человеческое тело. Коснулся бы его и начал искать другой путь, в обход. Посади его в своем доме так, чтобы он имел над собой какое-нибудь препятствие, все равно из чего сделанное. Ты увидишь, что он и пробовать не будет пробиться сквозь преграду, но, как лоза, станет искать пространство для своей жизни.

Еще вот о чем хочу поговорить с тобой: спрашивал ли ты когда-нибудь себя, что означает иметь успех, а особенно — что означает быть успешным властелином? Не является ли власть худшим проявлением личной неудовлетворенности, неудачи в примирении с собой? Самые твердые (а на самом деле — и самые жестокие) властители — несчастнейшие люди на свете. Свое неясное беспокойство они пытаются изжить в борьбе за власть.

Еще скажу, что правда о несбывшейся жизни познается только на смертном ложе. Те, кто не понимают этого даже тогда, последнее, что ощущают перед тьмой смерти — странную горечь на губах. Они не знают, что эта горечь — несчастье. А счастье? Счастье всегда достигалось самыми неожиданными средствами: рукой на животе роженицы; в меру глубоким половником, погружающимся в кастрюлю с супом; твоим словом, сказанным другим; взглядом на небо, на котором падающая звезда чертит свой исчезающий след… Немного таких мудрых людей, кто из своей повседневной жизни даже и не пытается вынести на поверхность то, что им кажется важным. Ибо обычные вещи велики настолько, насколько