каким-нибудь особым товаром в гарем, и тогда на половине третьей жены их встречала именно Асана.
Потому Лейла не удивилась, когда верная служанка привела к ней высокую полную женщину, закутанную в хиджаб, с большой корзиной в руках, где лежали отрезы парчи и шелка. Женщина почему-то не захотела снять чадру, говорила тихим, глухим голосом. Ее ткани Лейле не понравились. Но торговка достала со дна корзины письмо. Лейла развернула его и узнала почерк матери.
Сафие писала о семейных новостях. Старший брат Лейлы двадцативосьмилетний Али уже командовал конным полком спаги, а его первая жена недавно благополучно разрешилась от бремени двойней. Второй брат, Назым, вместе с отцом отправлялся с дипломатической миссией в Персию. Третий брат, Эмин, только что получил хорошую должность при дворе султана. Все были здоровы, счастливы и довольны жизнью. Сафие просила Лейлу выслушать подательницу сего письма, достопочтенную госпожу Фатиму, отнестись к ней с полным доверием и по возможности исполнить ее маленькую просьбу. Она заканчивала послание нежными словами о том, что очень скучает по дочери, любит ее и целует.
Лейла спрятала письмо в карман своей бархатной курточки и спросила гостью, давно ли она приехала из Стамбула. Госпожа Фатима принялась рассказывать о трехдневном путешествии на большом купеческом корабле от берегов Босфора до берегов Крыма. Сама Лейла тоже прибыла на полуостров на корабле, и этот рассказ показался ей вполне достоверным.
– Моя матушка пишет о какой-то просьбе… – Третья жена наконец остановила рассказчицу.
– О, это все торговые дела! – Фатима развела руками. – Я привезла в Крым много хороших и дорогих товаров. Но я не знаю, кому предложить их. Здесь у меня пока нет клиентуры. Местные знатные дамы уже имеют своих поставщиков. Попасть к ним трудно… Вот если только какие-нибудь богатые иностранки. Я слышала, русская госпожа по имени Анастасия ищет уникальные предметы с Востока…
– Да. – Лейла кивнула. – Но три дня назад она уехала из Бахчи-сарая в Инкерман.
– Какое удивительное совпадение! – воскликнула Фатима. – Я ведь оставила весь склад в караван-сарае в деревне Джамчи, на дороге между Инкерманом и Балаклавой, но ближе к Инкерману. Это так удобно… Может быть, ваша светлость напишет госпоже Анастасии письмо? Мы могли бы увидеть ее там…
Лейла подошла к столику «кьона», на котором лежали ее письменные принадлежности: бумага, круглая чернильница с крышкой, пучок гусиных перьев и коробка с мельчайшим речным песком, чтобы присыпать им написанное и так высушивать его. Она обмакнула перо в чернильницу и быстро начертала на плотном шероховатом листе «рисовой» бумаги: «Ma chere amie…» [60], но потом остановилась, размышляя, как в нескольких фразах изложить суть дела.
Вдруг что-то заставило ее оглянуться. Гостья стояла за спиной третьей жены и пыталась через плечо рассмотреть письмо. Этот напряженный, слишком пристальный взгляд не понравился юной художнице. Она бросила гусиное перо на стол.
– Ничего писать не буду.
– Вы не хотите порадовать подругу?
– Она мне не подруга.
– Какая-нибудь вещица на память, – вкрадчиво продолжала Фатима. – Скорее игрушка, чем драгоценность. Не все в нашем мире измеряется деньгами. Есть чувства, мечты, добрые пожелания. В далекой северной стране она напомнит ее сердцу о путешествии, столь примечательном…
– Во-первых, мой господин должен разрешить это…
– Конечно. Он одобрит ваш поступок.
– Откуда вы знаете?
– Всем известно, что светлейший хан был расположен к русской, – усмехнулась гостья.
– Глупости! – Теперь Лейла рассердилась по-настояще-му. – Я не понимаю, о чем вы говорите… И вообще ваш товар мне не подходит. Его цена не соответствует качеству. Асана, проводи госпожу из Стамбула до ворот!
– Очень жаль, ваша светлость… – Из-под платка на Лейлу зло блеснули темные глаза. – Ваш отец Нуреддин-эфенди и ваша мать Сафие ханым весьма сердечно принимали меня в Румелии. Ваше решение их очень и очень огорчит.
– Не вам о том судить! – Лейла топнула ногой.
– Слушаю и повинуюсь, ваша светлость… – Как бы спохватившись, Фатима низко склонилась перед третьей женой крымского правителя и приложила руку к груди. – Не смею больше досаждать вам своим присутствием. Мне осталось вручить подарок от ваших родителей…
Она извлекла из корзины альбом в красном кожаном переплете, положила его к ногам Лейлы и так, согнувшись и отвешивая поклоны, попятилась к двери. Лейла дождалась, пока шаги торговки и сопровождавшей ее Асаны стихнут в коридоре, и взяла подарок в руки. «Les curiosites de Paris» – «Достопримечательности Парижа» – было вытеснено золотом на обложке. Внутри находились прекрасные раскрашенные гравюры, изображавшие памятники, здания и улицы французской столицы…
Асана знала, каким непостоянным характером обладает Лейла. Ей чаще других приходилось испытывать на себе вспышки ее бешеного нрава. Негодование у Лейлы выплескивалось быстро и бурно. Но потом всегда наступало время сосредоточенных раздумий. Так слово «нет», сказанное в необузданном порыве, на самом деле иной раз означало «да». Следовало лишь запастись терпением и в каждой ситуации правильно подбирать ключик к ее заколдованному сердцу.
Служанке не нравилась дружба Лейлы с Анастасией. Та приехала из страны неверных, и этим для Асаны было сказано все. Но Фатима передала ей от младшей сестры Зулейки, проживающей в Стамбуле, подарок – мешочек с серебряными пиастрами – и попросила помочь. Зачем-то ей понадобилось письмо для русской. Асана привела ее к третьей жене. Однако разговор принял оборот, ими совсем не предвиденный. Тем не менее Асана не сомневалась, что Лейла такое письмо все же напишет. Она еще поговорит с госпожой наедине. У нее есть свои доводы.
Однако ее доводы на этот раз вообще не понадобились. Когда спустя час служанка вернулась в покои повелительницы, Лейла уже сидела на подушке перед столиком «кьона» и задумчиво смотрела на лист бумаги перед собой. Письмо получилось коротким – всего три строчки. Юная художница перечитала его, вздохнула – она сожалела о своей вспышке гнева – и, обмакнув перо в чернила, подписалась: «Leila». Асана не обратила на это внимания и завела разговор издалека: новые товары из Стамбула, неопытность торговки Фатимы в обращении с царственными особами, караван-сарай в Джамчи, хорошая погода для поездки.
Лейла недолго слушала этот нудный монолог. Она встала с подушки, потянулась сильно, до хруста костей, и спросила Асану, где сейчас находится подарок ее любимого брата Эмина – большой красный платок из китайского шелка, украшенный монетами. Асана так и застыла с открытым ртом. Платок-то был особенный, сделанный специально для исполнения так называемого танца живота. Третья жена танцевала его прекрасно, и Шахин-Гирей обожал наблюдать за ней. Правда, Лейла редко пользовалась своим умением, потому что «танец живота» всегда заканчивался для нее одним и тем же. Но это был хороший способ воздействия на мужа. Она прибегала к нему, если хотела задобрить своего господина или выпросить у него что-нибудь исключительное.
Сейчас требовалась карета ханских жен. Этот экипаж существовал в единственном экземпляре. Мариам, Хатидже и Лейла пользовались им по очереди. Завтра, в среду, наступала очередь Хатидже. Лишь Его Светлость мог разрешить такую замену: третьей жене ездить на нем в среду, второй жене – в пятницу.
Асана бросилась в спальню. Там слева от очага стоял роскошный деревянный шкаф «долаф» для посуды, справа «су-долаф» – для омовений, напротив них вдоль всей стены тянулся деревянный помост шириной в аршин для постельных принадлежностей. Обычно красный платок лежал под кипой одеял из верблюжьей шерсти. Служанка достала его и развернула.
Платок имел форму геометрической фигуры «трапеция». Пришитые к нему два конца завязывались на середине живота, на ладонь ниже пупка. Изделие сложностью не отличалось. При помощи сетки из толстых красных нитей на нем крепились серебряные монеты с дырочками наверху и белые круглые бусины двух размеров: побольше и поменьше. При покачивании бедрами монеты и бусины сталкивались друг с другом, издавая звон…
Когда младший евнух Али доложил Шахин-Гирею, что третья жена просит у него аудиенции, Светлейший хан несколько удивился. Время было совершенно неурочное, только что завершилась полуденная молитва – «саляр аз-зухр». Однако, отложив в сторону дела, правитель Крыма двинулся за слугой к покоям Лейлы.
