Наконец пришло известие от сестры и братьев, и Ду Фу с облегчением узнал, что они живы, хотя война разбросала их. Эти новости вселяли надежду, что и с его семьей все в порядке: его сынишка, прозванный Жеребенком, по-прежнему повторяет свою любимую фразу: «Жеребенок - хороший малыш» - и пытается декламировать строчки отцовских стихов, дочурка возится с игрушками, купленными у уличного торговца, а жена трудится, не покладая рук, чтобы их накормить и одеть. Когда же они снова будут вместе? Сколько ему еще ждать?
ДУ ФУ БЕЖИТ ИЗ ЧАНЪАНИ В СТАВКУ НОВОГО ИМПЕРАТОРА
Весной 757 года обстановка в обеих столицах стала меняться, и их жители связывали это с теми смутными слухами, которые проникали из стана мятежников. Поговаривали, что между Ань Лушанем и его ближайшими сподвижниками давно существовали разногласия, становившиеся все более непримиримыми, и вот клика заговорщиков во главе с Ань Цинсюем, сыном маленького человечка, пробралась к нему ночью, и под покровом темноты предводитель мятежников был заколот кинжалами. Жестокий режим, насаждавшийся Ань Лушанем, мгновенно ослаб, и многие его пленники возвратились из Лояна в Чанъань. Среди них оказался и старый знакомый Ду Фу - ученый Чжэн, некогда угощавший его вином (мятежники назначили Чжэна на должность смотрителя водных сооружений, но он отказался ее занять под предлогом болезни). Встреча была радостной для обоих: друзья поднялись на башню, стоявшую на берегу пруда, и провели вместе долгую ночь, рассказывая о своих злоключениях и любуясь яркой весенней луной. Оба понимали, что сейчас самое время бежать из Чанъани: патрулей на улицах стало гораздо меньше, и стража у городских ворот уже не так внимательно всматривается в лица. Смерть главаря доставила мятежникам слишком много хлопот, и им попросту не уследить за всеми. Если не воспользоваться удобным моментом, будет поздно. Междуцарствие в стане мятежников кончится, и жестокие меры усилятся. Тогда из Чанъани не убежишь, а когда правительственные войска освободят столицу, новый император с большим недоверием отнесется к пленникам Ань Лушаня, не пожелавшим (или не сумевшим) вовремя перейти к своим.
Ученый Чжэн не смог бежать вместе с другом, но он дал Ду Фу немало хороших советов. Чжэн научил поэта обратиться за помощью к буддийским монахам, которые часто прятали у себя беглецов и помогали им перебраться в безопасное место. Ду Фу послушался мудрого совета, и вот в один из весенних дней он постучал в ворота уединенного буддийского монастыря Большое Облако и попросил приюта. Настоятель принял его, выслушал и согласился помочь. Несколько дней Ду Фу прожил среди монахов, скрываясь от посторонних глаз и ушей. После этого добрый настоятель подыскал для него старую одежду и грубую, изношенную обувь, чтобы ранним утром - едва встанет солнце - поэт отправился в путь. Одежда и обувь лежали рядом, а Ду Фу от волнения почти не сомкнул глаз. Тусклый мерцающий свет лампы падал на стены, из курильницы тянулся душистый дымок, едва слышно позванивали колокольчики на крыше буддийской пагоды, и поэт словно бы заранее чувствовал горечь желтой дорожной пыли. Скоро в путь.
На ранней заре, когда настоятель открыл двери храма и ударил в большой бронзовый колокол, созывающий монахов на службу, Ду Фу покинул монастырь. Через западные ворота (Ворота Золотого Сияния) он выбрался, из Чанъани. Теперь ему предстояла долгая дорога в ставку нового императора. Долгая, трудная и на редкость опасная. Как раз в это время мятежники стягивали крупные силы к столице, и поэт мог в любую минуту натолкнуться на вражеские разъезды. Ду Фу приходилось избегать почтовых трактов, пробираясь лесистыми склонами гор и звериными тропами. Ночевал он в глухих оврагах, слыша вой голодных волков, да и сам был голоден как волк: за день удавалось найти лишь несколько лесных кореньев и сорвать пучок съедобных трав. Ду Фу чувствовал себя в эти дни «временно живущим» и, просыпаясь утром, не знал, суждено ли остаться в живых вечером. Случись ему погибнуть, и некому было бы даже сообщить семье о его смерти и предать погребению тело. Он даже представлял себе, как его труп, брошенный в канаву, мятежники забросали бы истлевшими листьями и его душа стонала бы по ночам вместе с душами тех, над кем не свершился погребальный обряд. Стоило вообразить такое, и Ду Фу находил в себе силы, чтобы идти вперед, а заслышав вдалеке топот коней, с ловкостью дикого зверя припадал к земле.
Наконец - после долгих мытарств и мучений - поэт достиг ставки императора и, не меняя изорванной в клочья одежды, предстал перед Суцзуном. Император с удивлением оглядел чиновника, переодетого простолюдином, и выслушал его рассказ. В рассказе Ду Фу Суцзуна особенно заинтересовали подробности,
