Ду Фу

* * *

Ты желтого проса
хороший собрал урожай,
Запасом зерна
обещав поделиться со мной.
И вот эти зерна
искусный прошли обмолот, -
Давно же я, право,
не пробовал пищи такой!
По мне так душистей:
цветов золотых хризантем
Отборное просо,
что с мальвою рядом растет.
Ты знаешь, как любит их дядюшка
вместе смешать:
Едва лишь представлю,
и влажным становится рот.
(«Посылаю три стихотворения Ду Цзо после
его возвращения в горы»)

Столь же охотно навещал Ду Фу и настоятеля Цзаня в его ветхом жилище, открытом холодным осенним ветрам. Они беседовали ночи напролет, вспоминая прошлое, и Ду Фу старался утешить доброго настоятеля, занесенного судьбою в эти края:

Как же вы оказались
в заброшенных этих краях,
Где осенние ветры
тоску нагоняют и страх.
Под дождем увядают
кусты хризантем во дворе,
Опадают под инеем
лотосы в старых прудах.
Только вы остаетесь
по-прежнему духом крепки,
Понимая, что все в этом мире -
лишь пепел и прах.
Вот мы встретились снова,
беседуем ночь напролет,
И сияет для нас
золотая луна на холмах.
(«Ночую в доме почтенного Цзаня»)

Однажды отшельник, живший неподалеку, прислал в подарок Ду Фу корзину свежего лука, - поэт и на это событие отозвался стихами:

За дощатым забором,
где добрый отшельник живет,
Овощами на грядках
всю осень богат огород.
Свежим луком зеленым
(не высохла даже роса)
Он наполнил большую корзину -
подарок мне шлет.
Я сравню этот пук
с разнотравьем зеленых полей,
А головки хрустящие -
яшмы отборной белей.
Стариковское дело -
от хвори жестокой страдать,
Но наваришь горячего супа, -
и жить веселей.
(«Тридцать связок лука, присланные осенним днем от отшельника Жуань Фана»)

Хотя Ду Фу и жаловался на старость, болезни и немощи (он и в самом деле страдал лихорадкой - следствием перенесенной малярии), стихи писались удивительно легко. Он словно и не задумывался, какой иероглиф выбрать для начала строки, а какой поставить в конец, чтобы строка рифмовалась с другими строками и не нарушала строгого тонального рисунка стихотворения - все это получалось само собой, без заметных усилий, и Ду Фу едва успевал заносить на бумагу рождавшиеся строфы. Раньше он работал над стихами гораздо медленнее - быть может, виною тому была чиновничья служба, отвлекавшая от литературных занятий. Теперь же за месяц он мог сочинить более двадцати стихотворений на самые разные темы (недаром он давал своим циклам название - «стихи о самом разном»). Наступало то счастливое для каждого поэта время, когда стихами становилось все, что он «видел и слышал». Стоило донестись до него отдаленному стуку деревянного валька, которым женщины отбивают белье на камнях, и воображение тотчас подсказывало строки о том, что «осень проходит, и скоро зима будет злиться», а солдаты никак не вернутся с полей сражений; их жены готовы выстирать вороха одежды, но разве пошлешь их за тысячи верст туда, где мужья несут тяжелую службу («Стирка»)! Стоило услышать пение сверчка среди осенней травы, и стихи словно вторили его песне: так неприметен и мал сверчок, но его голос трогает сердца людей, и, как будто зная об этом, он вечерами проникает в дома, чтобы своей песней радовать человека («Сверчок»).

А однажды ночью Ду Фу приснился его старый друг Ли Бо, от которого он давно не получал вестей. Ду Фу знал, что около двух лет назад, в самый разгар мятежа Ань Лушаня, Ли Бо был вовлечен в заговор принца Линя, члена императорской фамилии, вознамерившегося воспользоваться неусточивой обстановкой в стране, чтобы самому захватить власть. После разгрома армии принца Ли Бо арестовали и посадили в тюрьму. Ему грозила та же опасность, что и Ван Взю, обвиненному в государственной измене и лишь чудом избежавшему сурового наказания. Поэтому Ду Фу так сильно встревожила судьба старшего друга:

Закадычный мой друг,
Ты мне трижды являлся во сне,