какое-нибудь увлечение у Вячеслава есть? Чтобы не думал снова о побеге?
— Рыболов! Готов весь мир променять на удочку.
— Хорошо, пусть удит. Сходил бы с ним на рыбалку. Сближает.
Чава задумчиво почесал щеку.
— Конечно, надо бы… Времени нет. И не очень я это люблю.
Я подавил вздох: в станицу часто наведываешься, в библиотеку, вот и времени нет.
— А вы его в свой кружок по самбо возьмите, — предложил Чава.
— Мал еще, — ответил я. — Подрастет — подумаем.
Дело в том, что в секцию самбо набралось много желающих. Коля развернул дело масштабно. После двух занятий я отобрал тринадцать ребят.
Спортзал в школе мы заполучили без всяких препятствий. Помог парторг колхоза Павел Кузьмич. Сначала мое начинание его насторожило.
— А не станут ребята после этого озоровать больше? — спросил он меня. — На практику не потянет?
— Наоборот, — сказал я. — Из таких вырастают помощники милиции. Вот в Москве дружинников обучают самбо. Даже в «Правде» писали.
— В Москве, говоришь? — покачал головой парторг. — В «Правде»?
— Да. И в «Известиях».
— Тогда добре. Только ты сперва тех, кто поактивнее, запиши в дружину. Оформи как следует. Проведи на бюро. Вот какая штука.
Так была создана в станице дружина. И теперь каждый вечер в клубе дежурило два-три человека с красными повязками.
А приезжих цыган я действительно увидел с Нассоновым. Они зашли с ним в правление колхоза. Пробыли там довольно долго. Потом вышли и сразу уехали на городском автобусе…
9
Не помню, это было третье или четвертое занятие секции самбо. Как обычно, я пришел за целый час в школьный спортзал, выходивший своими высокими, почти до потолка, окнами в яблоневый сад. До прихода ребят я разминался, штудировал учебник по самбо, прикидывал план занятий.
Директор школы дал мне ключ от помещения. Но школа всегда была открыта, потому что сторож жил прямо в саду, в маленькой саманной хатке.
Уже проходя мимо окон, я заметил, что в зале кто-то есть. Подумал — наверное, кто-нибудь из моих учеников.
В зале оказался… отец Леонтий. В майке, легких спортивных брюках, обтягивающих его крепкие, мускулистые ноги. Волосы забраны под шапочку, какие бывают у пловцов.
Он смутился.
— Здравствуйте, Дмитрий Александрович. Иногда захожу вот сюда. Тянет мышцы размять, что-нибудь покатать, подвигать…
Он держал в руках двухпудовую гирю.
— Спорт — вещь полезная и заразительная, — ответил я, раздеваясь.
Не знаю, как он это воспринял, но стал почему-то собираться.
— Куда же вы? Продолжайте, Игорь Константинович, — остановил я его. — У меня только через час занятие…
— С меня хватит. Размялся…
Мне было неловко, все-таки потеснил человека.
На днях я играл за колхозную команду в футбол. Конечно, опять были сомнения: удобно ли мне, офицеру, гонять в трусах перед публикой? Теперь я понял — удобно. Уж если поп приходит в гимнастический зал, то уж мне…
Отец Леонтий сел на длинную узкую скамеечку. Остынуть. Я стал облачаться в свой спортивный костюм. Ему, видимо, очень хотелось поговорить.
— Я, Дмитрий Александрович, со своей стороны, всякие разговоры о кончине Герасимова пресекаю.
Это он о Митьке. Я молча пожал плечами. Отец Леонтий понял мое молчание по-своему.
— Не думайте, — продолжал он, — я знаю, что в церковь идет, пожалуй, не самая образованная часть населения… Старухи Герасимова чуть ли не в мученики записали: господь прибрал в святой День.
— Вы-то хоть знаете, кто его так напоил?
— Знаю, — вздохнул он, — наш староста.
— Вот то-то и оно!
— Я борюсь с пьянством как могу. В воскресенье целую проповедь прочитал…
— Но Герасимова-то нет… И каких дел мог натворить — страшно подумать.
Отец Леонтий покачал головой.
— Я обо всем наслышан. И сожалею. Золотые руки были у человека. Он нам электрическую лампадку сделал перед иконой. Вы заметили, наверное. На портале храма. Вот наш староста и решил его отблагодарить. — И поспешно добавил: — Конечно, я старосте все высказал…
Этот разговор был мне неприятен. Вообще все, что было связано с Герасимовым, вызывало во мне глухую боль.
— Теперь поздно говорить…
— Это верно. — Отец Леонтий натянул поверх майки полосатую тенниску. — Жаль, душа нет. Хорошо после тренировки душ Шарко. На полную мощь. По мышцам, по мышцам, как массаж…
Мне почему-то вспомнилась Соня Юрлова… И я сказал:
— Игорь Константинович, я вашу жену видел. Он улыбнулся:
— С вашим-то здоровьем по амбулаториям ходить…
— Соню.
Я пожалел о сказанном. Он словно обо что-то споткнулся. Но очень быстро взял себя в руки. Только глаза тревожно спрашивали: что, что ты скажешь еще? Интересно, какой он найдет выход?
— Она известная… Недавно показывали по телевизору.
Нашел-таки выход.
— В Краснопартизанске. — Зачем я его испытываю? — Хотела сюда приехать, но раздумала…
Отец Леонтий сложил в чемоданчик спортивные брюки, тапочки.
— Что ж, каждый волен поступать, как ему угодно… Но «молнию» на тенниске ему удалось застегнуть не сразу. Не слушались пальцы. Он явно медлил.
— Хотите знать, для чего она приезжала?
— Если это касается меня, да.
— По поводу алиментов.
Он вздохнул. Непонятно, с облегчением или огорченно.
— Я ей написал все как есть. Вы ведь знаете, сколько я получаю в действительности…
— Знаю. Она сказала, все останется так, как было… Он присел, закурил. Посмотрел в окно долгим тихим взглядом. В его светлых глазах отражались зелень яблонь и оконные переплеты.
— Так мир устроен… Сколько невидимых границ придумали люди. Разумно ли это? — обернулся он ко мне.
— А вы как считаете?
— Суета губит наши лучшие силы. И возможности.
— И отношения, — добавил я.
Отец Леонтий понял, что я говорю о нем с Соней, об их маленьком сыне.
В саду, за окнами, послышались голоса. Это мои дружинники. Ребята, как обычно, потянулись к школе
