— Иди ты к черту! Не хочу я.
— По глазам вижу, что хочешь. Ехать из своей Бахмачеевской…
— Я из Альметьевской. Наугощался там — будь здоров.
Борька испытующе посмотрел на меня:
— Не врешь?
— С чего это ты стал такой мнительный? В конце концов дай сказать…
— Говори, — тяжело вздохнул он.
Я понял, что он извиняется за свое присутствие здесь. Потому что я всегда знал о его честолюбии. И, достигнув своей мечты, он почувствовал себя в чем-то неуверенным. Ну что ж, поделом тебе, Борька Михайлов. Если тебя здесь затирают — сам виноват. А если ты принижаешься по своей воле — виноват вдвойне.
— Найти человека! Это не так просто, как тебе кажется! — воскликнул мой дружок, когда я рассказал ему о своих делах.
— Сам знаю.
— Знаешь, знаешь… По делу об убийстве инкассатора какой месяц ищем, и не только мы. Вся милиция Советского Союза! А ты сам решил. Чепуха какая-то.
— Я делаю ставку на Арефу. Михайлов недоверчиво пощелкал языком:
— Это надо продумать. А вдруг надует тебя твой цыганский Иван Сусанин?
— Какой ему смысл?
— У тебя расчет только на доверие, но…
— Не только, — перебил я его. — Денисов сам хочет найти сына. Хочет помочь ему осознать свою вину. Понимаешь, облегчить его участь, если тот виноват, конечно…
— А ты сомневаешься в этом?
— Всякое может быть…
— Ах, все-таки сомневаешься? Это уже совсем неплохо, Кича. Прогресс.
— Брось трепаться.
— Я не треплюсь. Я радуюсь. — Борька небрежно закурил. — И вообще неплохо бы тебе новые монографии почитать. По криминалистике, судебной психологии…
— Классиков русской литературы — Пушкина, Гоголя… Ты, Борька, индюк.
Все-таки разозлил меня.
— Давай, трави дальше. — Он это сказал, как многоопытный профессор зазнавшемуся ученику.
Я приготовился поддеть его. Помешали. Кто-то пришел. Я понял, что жена.
Борька вскочил с кресла, едва не опрокинув столик. Он выбежал в коридор, не сказав ни слова.
И через минуту в двери появилась его виноватая физиономия.
— Вот, Светик, тот самый Дима.
А его жена была простая девчонка. Не большая и не маленькая, лицо не очень приметное, все в конопушках и ямочках.
— Тот самый Дима, — повторила она, — из Бахмачеевской?
— Точно, — сказал я.
— Как там моя подружка Люба Коробова?
Я, стараясь не выдать своего удивления тем, что Света не только знает Любу, но и дружит с ней, рассказал о Любиных «боевых заслугах».
— Это похоже на Любку. Хоть она и младше меня, а всегда верховодила. Мы ведь из Бахмачеевской. Я там не была уже лет пять…
Теперь мне стало ясно, откуда Ксения Филипповна хорошо знает эту семью. Но ведь надо же было случиться, чтобы Борис женился на девчонке из Бахмачеевской. Поистине мир тесен.
Света спохватилась.
— Ты гостя накормил? — строго спросила она мужа.
— Умолял. Отказывается. Правда, Кича, умолял?
— Умолял, — подтвердил я.
— Ты с дороги?
Ого! Сразу на «ты». Мне это понравилось.
— С дороги, но есть не хочу, честное слово!
— На кухню, на кухню. — Она без дальнейших церемоний буквально вытолкнула нас на кухню.
Света пошла переодеться. Мы остались одни.
Борька как-то лихорадочно ставил на стол тарелки, рюмки, резал хлеб, колбасу…
— Работа в городе — одно, а у меня — совершенно другое, — продолжал я незаконченный разговор. — Когда ты в городе начинаешь какое-нибудь дело, то перед тобой возникают люди, которых ты видишь впервые. Что ты о них знаешь? Ничего.
— Это как знать, — многозначительно усмехнулся Михайлов.
— Не перебивай. А я в колхозе знаю каждого как облупленного.
— За три месяца? — усмехнулся Борька, доставая бутылку коньяка с небольшим количеством жидкости, почти на самом донышке.
— Я говорю о Денисовых. Понял? Так спрашивается, знаю я Арефу или нет, когда вижу его почти каждый день, бываю у него дома, ем с ним за одним столом?
— Ты смотри, — предупредил он меня строго, — подловят они тебя, погоришь. Не такие еще попадались на удочку. Вот у нас…
Он замолчал. Потому что пришла Света, В белом брючном костюме.
— Давай, Кича, прекратим на профессиональные темы… Не всем это интересно.
— Интересно, — сказала его жена и, взглянув на стол, прикусила палец.
Борька как-то сжался, словно ожидая выговора.
Но Света ничего не сказала. Она спокойно убрала бутылку в навесной шкафчик и достала другую, нераспечатанную.
— Мы тут сами, понимаешь, хозяйничаем… — Михайлов стал зачем-то двигать тарелочки, вилки, ножи…
— Садись. Вам, мужчинам, доверять нельзя.
Ну и молодчина! Получил Борька по мозгам. Мне все больше нравились ее конопушки и ямочки.
Ну что же, Михайлов! Укатали сивку крутые горки. Вернее, сам ты себя укатал.
Света распахнула холодильник, и на стол повалились овощи, фрукты, какие-то баночки, свертки, тарелочки с аппетитной и привлекательной едой.
Я уверен, что потом, когда они останутся одни, она ему выдаст. И поделом.
Я всегда подозревал, что за ухарским, нахрапистым поведением Борьки скрывается что-то другое. А это, оказывается, трусость. Мелковато…
Значит, он боится этого дома. Боится, потому что чувствует себя обязанным.
Мне стало жалко его. Я был рад видеть Борьку. Так всегда радуешься своему дому, в котором прожил детство, каким бы неказистым он ни был…
— Я разогрею голубцы, а вы пока закусывайте.
Михайлов разлил коньяк по рюмкам.
— Постой, постой, — замахал я руками. — Я же за рулем.
— Одну рюмочку. За встречу.
— Не хватало еще, чтобы меня застукали гаишники. Красиво будет выглядеть — пьяный участковый…
— Ерунда! Все в наших руках.
— Тебе куда-то еще ехать? — Света навалила мне полную тарелку всякой всячины.
— В гостиницу. Кстати, Боря, раз уж все в ваших руках, организуй мне где-нибудь койку…
— Это запросто! — Он живо поднялся.
— Как, тебе негде ночевать? — Света удивленно посмотрела на меня, потом на своего мужа.
— Я же говорю — запросто! Даром, что ли, милиция?
— Подождите, Борис Иванович. — Видимо, так Света обращалась к мужу, когда бывала недовольна
