— Капочка, дорогая… — умоляюще посмотрел на нее Донат Максимович. — А может, отдадим товар и…
— Домой захотелось? — усмехнулась Савельева.
— Понимаешь, дочь, Настенька… — Киреев осекся под суровым взглядом сердечной подруги и робко закончил: — Они ведь нам не помеха. Да и с долларами, которые привезем, можно жить там не хуже, чем… — Он обвел рукой вокруг.
— Дон, опомнись! О чем ты говоришь! — вознесла очи к небу Савельева. — Не успеешь ступить на родную землю, как на твои белые ручки наденут браслетики. Совсем, совсем другие, — кивнула она на серебряную цепочку, болтающуюся на его запястье.
— Не пори чушь! — зло прошипел Донат Максимович. — Сама могла убедиться: Киреев — крепкий орешек… Откуда у тебя такие мрачные мысли? Вот увидишь, вернемся и…
— Пойми, то, что ты избежал сумки[1], — перебила его Савельева, — был последний твой фарт. Дагурова и Латынис обложили нас со всех сторон.
— У страха глаза велики, — хорохорился Киреев.
— А у некоторых эти глаза закрыты вовсе. Ты не видишь, что творится в стране.
— Ерунда! Помитингуют, покричат, и все вернется на круги своя.
— Эх, Дон, Дон, — покачала головой Савельева. — Я считала, что ты умней. — Она вздохнула и показала на видеокамеру и бинокль. — Давай сюда. — Киреев повиновался. — А дальше поступай как знаешь.
Перекинув «Хитачи» через плечо и взяв в руки бинокль, Савельева быстро пошагала прочь. Донат Максимович растерянно топтался на месте. В глазах — отчаяние. Видимо, выбор давался мучительно.
— Капочка! — закричал Киреев, когда ее фигура скрылась за поворотом. — Погоди!
Он кинулся вслед, оступился, чуть не упал, побежал дальше. И, нагнав, дрожащим от волнения голосом произнес:
— Капа, милая, я с тобой! Я согласен…
Она расчувствовалась, но ничего не сказала. Только сунула ему видеокамеру и, взяв под руку, решительно потащила вперед.
— А не подведет твой?.. — затухали последние отзвуки сомнений у Киреева.
— С чего ты взял? — удивилась Капочка и посмотрела на часы. — Ой, надо поспешать.
Встал вопрос, как добраться до места встречи с итальянским партнером. Но беда была в том, что ни Киреев, ни Савельева не знали языка. Однако им повезло. У одного из развалов с одеждой, обувью, женским бельем не самого высокого класса стояла пара покупателей. Продавец, лет пятидесяти, с темной курчавой шевелюрой, расхваливал свой товар на русском языке. Подождав, когда соотечественники уйдут, Киреев и Савельева бросились к местному коробейнику.
— Синьор, скажите, это новые ворота? — обратилась к нему Капитолина Алексеевна.
— Да, новые, синьора, — любезно откликнулся продавец, показывая на старинное каменное сооружение неподалеку, обнесенное несколькими рядами ограждения. Выстроили специально для суда над мафиози. В этой тюрьме проходил самый грандиозный процесс за всю историю Сицилии. Вот и пришлось достроить…
— Тюрьма? — растерялась Савельева. — А мне говорили, что это памятник архитектуры…
— Простите меня, синьора, простите, я, видимо, неправильно понял ваш вопрос. Я думал, что вас интересует именно это сооружение, туристы часто спрашивают…
— Мы хотели знать, где новые ворота, — повторила свой вопрос Савельева.
— Да, да теперь понимаю… Вас интересует действительно наша историческая достопримечательность. Вообще-то в Палермо было когда-то шесть ворот, — сказал продавец, видя замешательство Савельевой. — Потом построили седьмые и тоже назвали новыми.
— Вот, вот… Они-то нам и нужны, — с облегчением проговорила Савельева. — Как туда можно добраться?
Продавец вызвался подвезти их на своей машине. Оставив торговлю на молодого парня, видимо сына, он усадил Киреева и Капитолину Алексеевну в старенький «фольксваген-комби». Откуда такая любезность по отношению к советским гражданам и знание русского языка, выяснилось по дороге. Синьор Паруйр, так звали уличного торговца, был армянин, вырос на Сицилии. Десять лет назад его потянуло на родину предков, в Армению. Но в советскую жизнь он так и не вписался, вернулся полтора года назад в Палермо. Теперь уже навсегда…
Доставив гостей на место, синьор Паруйр наотрез отказался от платы и, бросив на прощание «аривидерчи», уехал.
Новые ворота тоже оказались совсем уж не новыми. Напротив них был не то сквер, не то рощица. Машин и прохожих — совсем немного. Не успели Савельева и Киреев толком осмотреться, как возле них остановился золотистого цвета новенький «рено».
— Бон джорно, — вышел из машины улыбающийся мужчина в шикарном белом костюме, голубой рубашке и темных очках
Это был тот самый господин, что навестил Савельеву в ее салоне мужской красоты в августе прошлого года.
— О, Пьетро! Здравствуй! — вспыхнула радостью Капочка, бросаясь ему на шею.
С трудом освободившись от нежных объятий, итальянец протянул руку Кирееву.
— Синьор Донат? — вопросительно посмотрел он на него и, получив утвердительный ответ, сказал: — Рад видеть в солнечная Италия! Много слышал. — Пьетро вопрошающе оглядел Киреева и Савельеву. — А где?..
— С нами, с нами, — успокоила его Савельева, обворожительной, улыбкой.
— О'кей, — довольно произнес итальянец. — Едем в «Гранд отель». Люкс! А скоро, очень скоро будете проживать своя вилла. Прошу…
Он взялся за ручку задней дверцы, но тут к нему обратились двое прохожих мужчин, один из которых держал на поводке немецкую овчарку. Пьетро ответил им и со смехом перевел Савельевой:
— У этой бедный пес есть блохи. Ищут собачий магазин.
Но не успел он закончить фразу, как «бедный пес» с рычанием ткнулся носом в Капочкины танкетки, а затем с лаем набросился на Киреева и стал хватать зубами видеокамеру. В одно мгновение Савельева выхватила из сумочки небольшой револьвер, вдруг раздался выстрел, и овчарка с визгом повалилась на землю.
В это время из-за кустов сквера выскочило несколько человек в штатском с оружием в руках и кинулось к «рено». Среди них был комиссар полиции капитан Франческо Фальконе.
Быстро оценив ситуацию, Пьетро рванул дверцу и буквально зашвырнул в машину Савельеву и Киреева, а сам плюхнулся на переднее сиденье. Взревев двигателем, машина рванула с места. Почти одновременно улицу распорола автоматная очередь, прошившая бензобак «рено». Прогремел взрыв, и золотистое авточудо врезалось в огромное дерево. А с той и с другой стороны дороги уже подлетали к горящему авто полицейские автомобили, оглашая окрестность сиренами.
Обо всем этом мне стало известно значительно позднее. А в то время я жил делами своей автобазы. Она бурлила — готовилась к собранию по выдвижению кандидата в народные депутаты СССР на место внезапно и быстро отозванного избирателями Геннадия Трофимовича Печерского. Незадолго до этого тесть Киреева бесславно покинул кресло председателя горисполкома. В областной газете коротко сообщили: в связи с уходом на пенсию. Южноморцы возмущались — такого прохвоста надо бы судить, а не провожать на «заслуженный отдых». Однако все это так и осталось дворовыми и кухонными разговорами.
Еще несколько лет назад на предвыборные собрания загоняли силком. Естественно, кому была охота играть роль статистов в заранее подготовленном начальством бездарном и скучном спектакле. Теперь же в зале набилось народу — яблоку негде упасть. Возбуждали, пьянили свобода, демократия. И хотя «роде бы никто не назначал кандидатуру, все знали, что партком и профком будут «толкать» Крутикова. На подмогу приехали областные и городские чины.
С ходу взял слово механик Губкин, а затем главный инженер Шагалин, всегда смотревшие в рот своему руководителю и не пыльно существующие под его крылышком. Они-то и предложили кандидатом Крутикова, всячески расхваливая его человеческие и организаторские достоинства.
