— Думаете, хранит яд?
— Может быть! Ведь цианистый калий попал в горилку не из воздуха! Его туда подмешала человеческая рука. И скорее всего — заранее…
— Но почему именно заранее? Это могли сделать, когда горилку уже разлили. Сыпанули в стаканы и в саму бутылку, — сказал я. — И, между прочим, в отсутствии Лещенко… Я бы пока не делал категорических выводов, Виктор Сергеевич. Лучше вспомните, какую картину мы застали на столе…
— Отлично помню. Три стакана с остатками горилки и один, наполненный шампанским.
— Кто из какого стакана пил, не знаете?
— Нет.
— Почему не притронулись к шампанскому, тоже ведь неизвестно, — продолжал я. — И кому оно было налито…
— Все верно, — со вздохом согласился Агеев. — Каждую деталь нужно исследовать. Скрупулезно и точно.
— Еще один невыясненный вопрос: почему в двух стаканах с горилкой не было пепси-колы, а в третьем была…
— Да, да, об этом я тоже думал, — сказал Агеев. — Кто-то, видимо, выпил горилку, а запил пепси- колой. Или же разбавил… Черт! Действительно, каждая мелочь важна… Почему мы вчера обо всем этом не спросили у Лещенко?
— Стереотипное мышление… Воропаев, кажется, первый высказался на счет пищевого отравления. И пошло. Каждый из нас думал только в этом направлении.
— Да просто было трудно предположить злодейский умысел! Встретились за столом четверо почти незнакомых людей. Какие могут быть между ними роковые страсти? — усмехнулся следователь. — Вы знаете, даже невольно закрадывается мысль: а что, если один из них просто ненормальный? Маньяк…
— Как одна из версий эта мысль годится. Впрочем, как и десяток других… Например, яд в горилку попал случайно.
— Случайно?! — воскликнул Агеев. — Но это невероятно!
— Так же, как и то, что один из компании — убийца-маньяк…
Машина свернула к воротам санатория. Виктор Сергеевич пошел распорядиться, чтобы их открыли. А когда снова сел в машину, я предупредил его:
— Надо постараться поменьше обращать на себя внимание отдыхающих. И так нашумели.
Белла Григорьевна была в своем кабинете. За эти два дня она осунулась, как-то постарела. Видимо, сильно переживала.
— У вас в столовой все в порядке, — сказал я после взаимных приветствий. Пища и продукты доброкачественны.
— Слава Богу! — облегченно вырвалось у главврача. — Выходит, они своими отравились… Я всегда всем прибывшим отдыхающим твержу: выбросьте то, что привезли с собой! Наглядный пример! Впредь надо строже…
— Нет, Белла Григорьевна, — мягко перебил я её, — дело не в домашней снеди… В горилке, которую выпили Иванов и Вачнадзе, был сильный яд.
Главврач так и застыла, глядя на меня расширенными глазами.
— Значит… Значит… — вымолвила она наконец, — убийство?
— Вот этого мы пока не знаем, — сказал я.
— А что мне сказать персоналу? Люди должны успокоиться. Да и отдыхающие волнуются. Одна пожилая женщина собралась уезжать. Боится у нас есть. Еле отговорили… Может быть, все-таки преподнести это событие как отравление домашней стряпней? И в порядке предостережения…
— Кто-то очень хорошо сказал: если не можешь выдумать ничего лучше правды, говори правду… Разъясните людям, что с случай с Вачнадзе и Ивановым — не ваша компетенция. Этим занимаются следственные органы. А продукты на кухне проверяли, потому что не знали еще, в чем дело… Хотите, для убедительности ознакомим персонал с заключением экспертизы пищи и продуктов из столовой?
Белла Григорьевна задумалась.
— Думаю, это излишне. Мне поверят и так.
Я попросил пригласить Лещенко. Его перевели в другую палату, так как тринадцатая стояла ещё опечатанная. Пока его искали, мы с Агеевым обговорили план допроса.
Лещенко зашел в кабинет главврача разгоряченный, потный — резался в пинг-понг. И как только сел на предложенный стул, тут же достал и начал вертеть в руках сверкающий камешек.
Пока Агеев переписывал с его паспорта данные в бланк протокола допроса, я поинтересовался, что это за камень.
— Авантюрин, — ответил Лещенко, перекатывая золотистое яичко на ладони.
— Дорогой?
— Вот такие, природные, считаются довольно дорогими. Но в последнее столетие их почти не используют. Парадокс — искусственные авантюрины забили естественные.
— Почему? — удивился я.
— Потому что искусственные красивее. — Лещенко чуть отвел от себя руку, любуясь искорками, вспыхивающими в глубине камня. — Эффект мерцания создают кусочки слюды, вкрапленные в прозрачный кварцит. Видите?
— Прямо завораживает, — признался я. — Хочется смотреть и смотреть.
— Этот камень ещё называют «собрание любви»… В начале прошлого века итальянец Бибилия выплавил стекло с включением в него медных опилок. Получилось ещё более эффектно… А потом искусственный дешевый авантюрин вытеснил с рынка природный.
— Я вижу, вы не расстаетесь с этим камнем…
— Никогда! Мой талисман, — с каким-то благоговением произнес Лещенко, поглаживая сверкающее яичко. — Семейный. С отцом был всю войну. Мать считает, что это он уберег отца от пули… Вот теперь по наследству перешел ко мне.
Агеев кончил писать, отложил авторучку.
— А вам когда-нибудь талисман помогал? — спросил он. — Ну, спасал?
— О, не раз! — воскликнул Лещенко. — Однажды я тонул. Чудом остался жив… На мотоцикле врезался в грузовик. Мой «ижок» превратился в металлолом, а я отделался царапинами… Ну а по мелочи — и не вспомнить всего…
— А позавчера?
— Что позавчера? — с испугом спросил Лещенко.
— Три человека, которые сидели с вами за одним столом, отравились, а вы нет…
— Я не успел ничего съесть, — пожал плечами Лещенко и мрачно добавил: Что, сожалеете? По- вашему, надо было и мне?..
— Не нужно придумывать то, чего нет, — буркнул Агеев: кажется, поначалу он выбрал не тот тон. — Давайте лучше, Лев Митрофанович, вспомним, как вы сели за стол, что делали… Постарайтесь не пропустить ни одной подробности.
— Попробую. — Лещенко вытер лоб. — Но, собственно, мы ещё и не успели посидеть. Только расположились, стали разливать горилку…
— Об этом, пожалуйста, и расскажите, — попросил Агеев.
— Вахтанг Багратионович открыл шампанское. Я откупорил горилку с перцем… Разлили…
— Постойте, — перебил следователь. — Горилку разливали вы?
— Я.
— Кому?
— Мужчинам.
— А себе?
— Не хотелось. Попросил Вахтанга Багратионовича плеснуть мне шампанского.
— Что, горилку не уважаете?
— Да нет, просто не хотелось заводиться…
— И кто что пил?
