— Она написала тебе. До востребования. Но письмо пришло обратно.
Измайлов задумался.
— Да, да, — проговорил он растерянно. — Помню: я попросил ее писать в Ковров. Но пробыл там всего две недели, потом нас отправили в Орел… Хорошо, а почему она не отвечала на мои письма?
— Откуда я могу знать? Она об этом ничего не говорила, — ответил Авдеев.
— Ну а в поезде? Когда мы в прошлом месяце ехали в Рдянск? В конце концов, у себя на квартире? Почему она не сказала мне о дочери? — словно сам с собой рассуждал Захар Петрович. — Ведь не кто- нибудь, а дочь! И внук! Это же… Это же… — Он задохнулся, не находя слов.
Наступило долгое молчание. Нарушил его Авдеев:
— Вот так, Захар.
— Послушай, — глухо откликнулся Измайлов, — как же теперь, а?
Владимир Харитонович опять пожал плечами.
— Это уж что сердце подскажет. Сам знаешь, юридически доказать никто ничего не сможет…
— При чем тут какие-то доказательства! — воскликнул Измайлов. — Жить двадцать пять лет и не знать, что у тебя есть дочь… Может, я ей нужен!.. Дай мне адрес общежития. Я должен найти Альбину!
— А может, лучше, чтобы дочь не знала?
— Вот об этом я и хочу поговорить с Мариной. Прошу.
Авдеев покачал головой, затем написал на бумажке адрес общежития медицинского училища и без слов протянул Измайлову.
Гранская вернулась из Южноморска в тот день, когда Измайлов выехал в Рдянск. Ей только передали в прокуратуре, что он после выступления в суде тут же отправился в областной центр.
Следователь связалась с Коршуновым и попросила зайти. Он примчался в прокуратуру.
— Какой улов? — нетерпеливо спросил старший лейтенант.
— Небогатый, — призналась Инга Казимировна. — Но поразмышлять есть над чем.
— Жену Марчука допросили?
— Допросили, — протянула Гранская. — Поймала ее на второй день. Весьма кокетливая особа…
— Хороша собой?
— Смотря на чей вкус. Пышненькая и глупенькая. Кажется, имеет романы на стороне. Я говорила с соседкой, пока ее дожидалась во дворе. Болтливая попалась старушка… Когда Марчука нет, его Томочку привозят поздно на такси. А потом до утра играет музыка, хлопают пробки от шампанского…
— А что она говорит о муже?
— Ой, умора! — засмеялась Гранская. — Я говорю: его разыскивает милиция. Она округлила свои накрашенные глазки и заявляет: «Вы ошиблись, Григорий Пантелеевич ответственный работник на фабрике…» Неподражаемо. Это надо было видеть! Честное слово, я думала, такие экземпляры встречаются только в сатирических книгах…
— Двадцать третьего и двадцать четвертого июня Марчук был у себя дома? — не выдержал старший лейтенант.
— Жена утверждает, что был. Приехал якобы в воскресенье двадцать третьего из командировки. Она сделала ему ванну с французским шампунем, подала кофе. Потом они ужинали салями…
— Значит, ошибочка, — задумчиво сказал Юрий Александрович, думая о чем-то своем. — Алиби…
— Алиби? — усмехнулась Инга Казимировна. И серьезно заметила: — Я не очень уверена в правдивости ее показаний.
— Почему? — встрепенулся инспектор.
— Не зря же я вам так долго рассказывала, что это за птица…
— А-а, — виновато улыбнулся Коршунов. — Ну да, в голове ветер, не знает, в какую сторону дуть…
— Вот именно! Она все пыталась выяснить у меня, какой эстрадный ансамбль гастролировал в Южноморске двадцать третьего июня, то есть в воскресенье… По-моему, так она различает дни — на какой концерт ходила, в каком ресторане гуляла… Короче, доверять ей на сто процентов нельзя.
— А на фабрике?
— Тоже непонятная петрушка. Марчука за глаза называют «блуждающий форвард, которого не видно». Но есть показания начальника экспериментального цеха Анегина. Евгения, между прочим… — Гранская посмотрела на Коршунова, тот только едва улыбнулся, потому что, вероятно, внимательно ловил каждое слово следователя. — Он утверждает, что вечером в воскресенье Марчук звонил ему якобы со своей квартиры.
— Это существенно, — заметил старший лейтенант. — Впрочем, можно ведь звонить по междугородной автоматической связи. И не отличишь, что это из другого города.
— Но между Зорянском и Южноморском такой связи нет, — возразила Инга Казимировна.
— Зато в Рдянске есть. А от Рдянска к нам — часа три на «Жигулях».
— Проверьте.
— Это уж непременно… Больше никто не мог подтвердить присутствие Марчука в Южноморске в воскресенье?
— Я таких не нашла.
Гранской показалось, что настроение у инспектора изменилось. И она спросила:
— Что скажете вы?
— Понимаете, Инга Казимировна, мы нашли человека, который, возможно, видел Марчука и его машину поздно вечером двадцать третьего июня.
— Где? — насторожилась Гранская.
— Во Втором Железнодорожном переулке.
— «Жигулей» красного цвета много…
— Верно. Но редко кто приезжает из города, где номерной знак начинается на Ю. И еще. Один мальчишка видел водителя этих «Жигулей». В лицо он его не запомнил, но сказал, что туфли у незнакомца были без задников…
— Сабо?
— Да. Раньше такие носили только женщины, а теперь и мужчины туда же. Модно! Связь прослеживаете?
— Постойте, постойте! — загорелась Инга Казимировна. — Выходит?
Коршунов впервые за всю беседу улыбнулся.
— По-моему, выходит. Помните, в спортивной сумке, которую мы обнаружили в багажнике оставленных у родственников Марчука «Жигулей», были его личные вещи? В том числе и эти сабо.
— Вы же сами только что сказали: модно. Значит, носят многие.
— Допустим, — невозмутимо ответил инспектор. — Но три совпадения красные «Жигули», номерной знак на букву Ю и сабо. — Видя, что Инга Казимировна задумалась, Коршунов сказал: — Что касается звонка к этому Анегину, проверим. Может, звонок был нарочный. Чтобы обеспечить себе алиби.
— Все это заманчиво, — сказала следователь. — Но совпадение по трем, пяти и даже двадцати пунктам — еще не доказательство. Нам нужны бесспорные улики. Хоть бы одна, но такая, которую ничем не сковырнешь…
Юрий Александрович стал расспрашивать о сувенирной фабрике. Узнав, что сумки из чемодана, найденного в радиомастерской, произведены на этой фабрике, он сказал:
— Вот видите! Возможно, еще одна ниточка. Штрих к взаимоотношениям Зубцова и Марчука… Честное слово, Инга Казимировна, я все-таки уверен, что этот «блуждающий форвард» в ночь на двадцать четвертое июня находился у нас.
Гранская невольно улыбнулась. Упорство, с каким убеждал ее инспектор, ей нравилось. Но одно дело — убеждение, а другое — доказательства.
