каждый раз не мог удержаться от смеха.
К слову — об этих лесных скульптурах. Постепенно ими была заставлена почти вся квартира. Каждый раз, когда Захар Петрович попадал в лес, он приносил оттуда какой-нибудь сучок, или корневище, или просто нарост на дереве… Возьмет это с собой, а дома что-то срежет, где-то подпилит, подклеит, и получится изящная балерина, смешной леший, медвежья морда или грациозный олень.
Но лучше всего, по мнению Захара Петровича, ему удались ежи, которых он творил по образу своего ночного «приятеля».
А как-то жила у них ворона. По кличке Калиостро. Назвали ее так за изящное оперение. Как одежда таинственного мага. После выздоровления она еще долго не хотела улетать, хотя ей была предоставлена полная свобода.
Однажды, когда Галина Еремеевна и Захар Петрович сидели на кухне, Володя торжественно вошел с Калиостро на плече. И птица, раскрыв свой крепкий клюв, вдруг раскатисто произнесла: «Захар-р-р… Захар-р».
Научить ворону произносить отчество отца Володя не успел. Калиостро, которого, видимо, сманили сородичи, исчез.
Потом ученики Галины Еремеевны уверяли, что видели как-то в осеннем городском парке стаю ворон, одна из которых кричала: «Захар-р-р».
Зверушек и птиц, выздоровевших полностью, выпускали на волю: Галина Еремеевна считала, что держать в неволе животных не следует. А если бывшие их пациенты оставались калеками и не могли самостоятельно жить на свободе, их оставляли в клетках, которые сооружали члены кружка «Белый Бим».
И вот теперь принесли журавля…
— Нужна срочная операция, — сказала Галина Еремеевна после тщательного осмотра птицы.
Она позвонила ветеринару, который всегда выручал в подобных случаях. Но его не оказалось в городе.
— Ну что ж, придется самим, — решила Измайлова. — Володя, сбегай к Межерицким. Если Борис Матвеевич дома, попроси зайти.
Когда пришел Межерицкий, был устроен «консилиум».
— Открытый перелом. Гангрена, — сказала Галина Еремеевна.
— Похоже на то, — согласился Борис Матвеевич. — Уж не хочешь ли ты… — начал было он.
— Хочу, — решительно перебила его Измайлова. — Если мы сейчас же не ампутируем ногу, птица умрет.
— Но ведь я не хирург, а психиатр, — взмолился Межерицкий. — И не птичий, а человечий…
— Все равно не отвертишься, — усмехнулся Захар Петрович. Соглашайся… А я буду ассистировать.
— Ну и ну, — покачал головой сосед. — Расскажу в больнице — засмеют. Главный врач психоневрологического диспансера оперировал цаплю…
— Журавля, — поправил Володя. — Дядя Боря, если что нужно принести от вас, я сбегаю, — предложил он.
— Да, с вашей семейкой не сладишь, — со вздохом произнес Межерицкий. — Один — за всех, и все — за одного… Ладно, будем резать. Стерилизатор есть? — спросил он у Измайловой.
— Есть, конечно. И скальпель.
— Хорошо. А какую анестезию?
Галина Еремеевна развела руками.
— У меня дома только новокаин, — серьезно сказал Межерицкий. — Что ж, обойдемся им. И бог, как говорится, в помощь…
«Операционную» устроили на кухне. В спасении птицы приняли участие все. Межерицкий оперировал, Галина Еремеевна подавала инструмент и салфетки, сделанные из бинта. Володя и Захар Петрович держали журавля.
Когда на месте лапы у птицы осталась культя, тщательно обработанная и забинтованная, Борис Матвеевич вытер вспотевший лоб.
— Как же он, сердечный, будет теперь ходить, стоять? — спросил он.
— Что-нибудь придумаем, — откликнулся Володя. — Сделаем протез, верно, папа?
— Сначала пусть заживет, — сказала Галина Еремеевна. — А насчет протеза — идея.
Володя устроил в своей комнате из старой одежды удобное гнездо, где птица тут же и уснула.
В среду, промучившись весь день, следователь Глаголев все-таки решился зайти к Измайлову, чтобы поговорить о деле с этим злополучным чемоданом. Повод был. Евгений Родионович закончил производством одно дело — о хищении в гастрономе. Надо было утвердить обвинительное заключение.
С этого дела Глаголев и начал.
Измайлов углубился в чтение обвинительного заключения. И, по мере того как знакомился, все больше хмурился.
— Я думаю, все ясно, — бодрым голосом сказал следователь.
Прокурор отложил бумагу и попросил само «дело». Глаголев подал ему папку, присовокупив:
— Обвиняемый сознался… Все подтверждено материалами следствия.
Измайлов, внимательно ознакомившись с показаниями обвиняемого, вздохнул:
— Евгений Родионович, неужели вы сами не были в таком возрасте?
— Но ведь это чистое хищение?
— Хищение хищению рознь… Ну что этот парнишка стащил?
— Полтора килограмма конфет «Каракум» и шоколадный набор «Весна» с витрины. Правда, коробка оказалась с муляжом. Ошибка, так сказать, в объекте…
— Ну да, вместо шоколада в золотых бумажках, наверное, деревяшки завернуты?
— Кусочки поролона, — буркнул Глаголев.
Измайлов закрыл папку, положил сверху обвинительное заключение и отдал следователю.
— Вот что, Евгений Родионович, я считаю, что дело надо прекратить, а материалы передать в комиссию по делам несовершеннолетних.
— Но как же так? Проникнуть в магазин… Все заранее обдумано… А если бы он в ювелирный так?
— Тогда бы и разговор был другой. — Прокурор улыбнулся и, видя недовольное лицо следователя, добавил: — Я не говорю, что за это надо гладить по голове. Но… Искалечить жизнь легко, а вот исправить — ох как трудно… Что у них в семье?
— Неважно… Мать пьет…
— Вот видите, парню и так несладко живется, да еще мы его подтолкнем… Я вижу, вы со мной не согласны?
— А как же борьба с детской преступностью? А приказ прокурора области на этот счет?
— Приказы, Евгений Родионович, тоже надо уметь читать…
— Хорошо. Я завтра же передам материалы в комиссию по делам несовершеннолетних.
— Вы никогда в детстве не лазили в чужой сад?
— Я коренной москвич, Захар Петрович. Родился на Маросейке. Улица Богдана Хмельницкого теперь. Какие там сады…
— А я лазил. Попади я тогда в руки к человеку с вашими убеждениями, не знаю, как сложилась бы моя дальнейшая судьба, — с улыбкой закончил Измайлов. — У вас еще что-то?
— Да. — Глаголев взял другую папку. — Не поспешили мы, возбудив дело по факту обнаружения чемодана в радиомастерской?
— Почему вы так считаете? — спросил Измайлов.
— Тухлое это дело, Захар Петрович. Не найти нам владельца чемодана, это как пить дать. И тогда еще одно нераскрытое преступление, еще одна «висячка».
— А какие меры приняты?
— Да уж и не знаю, что еще придумать. Третий день милиция работает. Всем участковым инспекторам, милицейским постам раздали приметы неизвестного. Даже ГАИ подключили.
