Галина Еремеевна подняла сначала школьников — участников кружка «Белый Бим». Те ходили по домам, в которые попали дикие птицы из зоомагазина. Картина выглядела прямо-таки трагической — около девяносто процентов птиц погибло. И тогда в Москву полетели телеграммы с требованием остановить заведомое уничтожение щеглов, коноплянок, чижей. Было составлено резкое письмо, где говорилось, что это наносит непоправимый урон фауне. Тем более, что вокруг была зона интенсивного земледелия, а значит, усиленно применялись ядохимикаты, вредно действующие на все живое. Да еще этот отлов для продажи. И не только в Зорянске…
В столице не сразу обратили внимание на протесты местных природолюбов. И тогда Галина сама поехала в Москву, где обратилась за поддержкой к крупным ученым-орнитологам. Она даже побывала на телевидении у ведущего передачи «В мире животных».
В результате всех этих усилий отлов был запрещен.
— Ну, рассказывай, — попросил жену Захар Петрович. — Опять воевала?
— Воевала, — кивнула Галина.
— С кем, если не секрет?
— С Бердяниным.
Это был директор их школы.
— По какому поводу?
В Галине Еремеевне, по-видимому, опять вспыхнуло пламя прошедшего конфликта.
— Сам посуди, Захар, какое семя мы взращиваем в ребенке, заставляя его накалывать на булавку бабочку или жука? С детства разрешать губить жизни живых существ! Разве это гуманно?
— Нет, не гуманно, — согласился Измайлов.
— И ради чего? Чтобы в кабинете директора висел еще один диплом…
— Какой диплом? — не понял Захар Петрович.
— За участие в выставке внеклассных работ. — Галина Еремеевна встала, подошла к окну. — Начнем с того, что в какую-то светлую в кавычках голову пришла мысль наградить на прошлогоднем городском смотре нашу школу за лучшую коллекцию насекомых. Бердянину понравилось. Собрал нас сегодня и дал задание на лето — каждому классу в начале следующего учебного года в обязательном порядке представить коллекцию… Все приняли это как должное. Еще, говорят, надо соревнование устроить! Кто больше! Я даже опешила. От жары, что ли, думаю, отупели? Встала и заявила, что категорически против. Бердянин аж позеленел. Раскричался, что я-де всегда против течения… Я объясняю: непедагогично приучать детей к умерщвлению живых существ… Уж больно ему это слово не понравилось — умерщвление. Я, заявляет, в педагогике тоже не новичок, и мы должны готовить учеников к научной деятельности… А какая наука без опытов над животными? Вон, Павлов над собаками экспериментировал… Нашел пример. То Павлов, а это — дети… Да и бессмысленно все это — насекомые на булавках. Пользы для науки никакой… Я это все высказываю, а он мне знаешь что в ответ? «Если ловить бабочек сачками негуманно, непедагогично, ненаучно, то почему в детских магазинах продают эти самые сачки?»
— Вот это довод… — улыбнулся Захар Петрович. — И он тебя не убедил?
— А тебя? — бросила жена.
— Я как-то не задумывался над проблемой продажи сачков.
— Я ему говорю: ловить — еще не значит убивать. И все же, мне кажется, что многие не задумываются, когда предлагают детям орудия для мучения живых существ. Доходы считают, а убытки нравственного порядка их не волнуют. А жаль! Очень жаль…
Галина Еремеевна замолчала.
— Так тебя никто и не поддержал? — уже серьезно спросил Захар Петрович.
— Кое-кто пытался. Массальская, наша химичка, старик Гринберг… Ты бы видел его, — улыбнулась вдруг жена. — Я, говорит, хоть и сухарь-химик, но бабочек люблю живых. В детстве ловил их сачком, но никогда не убивал, а отпускал… Представляешь, седой Гринберг с сачком?
— А при чем здесь гороно?
— Директор пожаловался… Позвонила Доброва, замзавгороно, попросила зайти. Зачем вы подрываете авторитет директора? Ну, я опять не выдержала… Да, на мое счастье, зашла Самсонова.
— Это не жена Глеба Артемьевича, директора машиностроительного завода?
— Да, она. Вера Георгиевна сейчас работает старшим инспектором гороно… Послушала наш разговор и, представь себе, поддержала меня… Доброва смягчилась, говорит: ладно, разберемся.
— И вы до сих пор сражались с Добровой? — посмотрел на часы Захар Петрович.
— Сражение давно закончилось… Потом мы с Верой Георгиевной разговорились. Ты знаешь, в ней что-то есть…
— Вот не подумал бы, — удивился Захар Петрович. — Видел ее раза два. Странное впечатление. Какая-то вялая, бесцветная…
— Я тоже считала ее сухарем. Придет на урок, посидит молча, вопроса не задаст и уйдет, слова не скажет.
— Полная противоположность мужу. Глеб Артемьевич — человек общительный, вокруг него все бурлит и клокочет. Остроумный и веселый…
Их беседу прервал Володя:
— Мама, там пацаны журавля принесли, — заглянул в комнату сын.
Галина Еремеевна поспешила в коридор. Вышел и Захар Петрович.
Трое мальчишек лет восьми — десяти стояли, переминаясь с ноги на ногу, а на полу, печально распластав крылья, лежала большая серо-пепельная птица.
— Боже мой! — воскликнула Галина Еремеевна, наклоняясь над ней и осторожно беря в руки поникшего журавля. — Где вы его взяли? Что с ним?
Мальчик постарше взволнованно стал объяснять:
— Мы купались на Голубом озере, вдруг девчонка подбегает. Мальчики, говорит, там птица лежит. Мы побежали. Смотрим, в кустах журавль. И так смотрит, ну, вот-вот помрет. Жалко ведь. Вот мы и взяли его… Вы его вылечите? — с надеждой посмотрел он на Галину Еремеевну.
— Конечно, вылечим! — заверила она, поглаживая птицу.
— У него лапа больная, — сказал другой мальчик.
— Володя, помоги, — попросила Галина Еремеевна сына.
Вместе они осторожно перевернули журавля. Одна нога у него была неестественно подвернута.
— Да, дело серьезное, — констатировала Измайлова.
Вскоре мальчишки, попросив разрешения зайти завтра проведать птицу, ушли.
В том, что незнакомые дети принесли Измайловым больную птицу, не было ничего удивительного.
После того как Галина Еремеевна организовала кружок «Белый Бим», детвора со всего города обращалась к ней за помощью. Сколько несчастных зверушек и птиц, больных и раненых, осталось в живых благодаря стараниям Измайловой и кружковцев. Иногда приносили животных к ней и на дом. В иных случаях приходилось звать ветеринара, но чаще Галина Еремеевна справлялась сама (она имела для этого аптечку и набор нужных инструментов), и тогда в доме поселялся на какое-то время очередной беспокойный жилец…
Прошлую зиму у них прожил еж. Его принесли, когда землю уже прихватили первые заморозки. Бедняга не успел нагулять жиру для зимней спячки и был обречен, не попади к Измайловым. И все из-за того, что это смешное создание с длинным носом болело какой-то странной болезнью выпадали иглы. Галина Еремеевна испробовала разные мази, лекарства, отвары из растений и трав, пока не напала на нужное средство. Лесной житель выздоровел и все чаще и чаще подавал о себе знать. Когда ночью все спали, в квартире раздавалось то чавканье, то похрюкивание, то едва слышный топот. Особенно любил ежик шуршать бумагами, которые усердно складывал под тахтой.
В начале лета его выпустили. И в квартире по ночам воцарилась тишина. Но всем стало чего-то не хватать. Захар Петрович частенько засиживался за полночь, готовясь к очередному процессу или же занимаясь изготовлением лесных скульптур — занятие, которое по-настоящему давало отдых и полное отключение от дел и забот. За зиму он привык, что вместе с ним бодрствует еще одно живое существо. Ежик мог объявиться в комнате, где он сидел, или же на кухне и, обследовав все углы, принимался чесать задней лапкой за ухом, точь-в-точь как собачонка. Это было до того уморительно, что Захар Петрович
