из съёмочной группы, в крайнем случае — звонить, узнавать, что с ним! А из Таллинна был всего один звонок, и больше ни слуху ни духу.
— Да, Дмитрий Александрович, вы правы, это несколько странно. Короче, езжайте в кассы Аэрофлота и берите билет.
В столицу Эстонии Кичатов прилетел одиннадцатого ноября, под вечер, устроился в гостинице «Ранна», расположенной почти у самого берега залива.
Подполковник сразу начал разыскивать по телефону кого-нибудь из съёмочной группы фильма «Сегодня ты, а завтра я». Оказалось, что в одном из старинных зданий в Старом городе шла как раз в это время съёмка. Дмитрий Александрович тут же поехал по указанному адресу, вспоминая по дороге роман Достоевского «Игрок». Читал он его давно, по настоянию жены Ларисы, которая буквально боготворила Достоевского и его книги, населённые странными мятущимися героями, с больной, по мнению Кичатова, психикой. Действие романа происходило, кажется, в Германии, в одном из курортных городов, где несколько русских аристократов предавались игре в рулетку. Главный персонаж, Алексей Петрович, был настолько одержим пагубной страстью, что она высосала из него все жизненные соки, превратила в ничтожного раба рулетки. Лариса говорила, что в Алексее Петровиче Достоевский отобразил кое-какие черты своего характера: писатель сам был азартным игроком и мог не задумываясь спустить в казино все до последней копейки.
Подполковник довольно быстро нашёл нужное ему здание. Возле подъезда стояла «Волга» с надписью «киносъёмочная», а также два специальных автомобиля, от которых тянулись в дом кабели.
Дмитрий Александрович зашёл внутрь и оказался в огромном зале, залитом слепящим светом юпитеров и софитов. Насколько он понял, снималась сцена в игорном доме, в воксале, как сказано у Достоевского. Вокруг царила удивительная атмосфера: бродили актёры и статисты в сюртуках, панталонах, в рубашках со стоячими воротниками и жабо, шуршали кринолины, трещали веера в руках старух с накладными волосами и в париках, и тут же сновали парни и девушки в джинсах и кроссовках. Мир прошлого века причудливо переплетался с веком нынешним.
Посреди чопорного, несколько мрачного старинного зала стоял длинный стол, покрытый зелёным сукном, вокруг которого сидело и толпилось десятка два «игроков». Во главе стола возвышался худощавый старик во фрачной паре — крупье. Перед ним была рулетка. Пожилая женщина в белом халате тонкой кисточкой наводила последние штрихи грима на лице крупье. Рядом на низкой тележке стояла на треноге кинокамера, возле которой суетился паренёк в крошечной кепочке и толстяк в ковбойке и замшевой безрукавке.
Кичатов обратил внимание на высокого мужчину в чёрном свитере под горло и с трубкой в зубах. Он что-то втолковывал стройному молодому человеку с бледным лицом и тенями под глазами, в тёмной визитке. По тому, с каким почтением подходили люди к мужчине с трубкой, подполковник догадался, что это и есть режиссёр Лежепеков.
Вдруг тот хлопнул в ладоши и громогласно провозгласил:
— Внимание! Всем по местам!
Бесцельное хождение в зале прекратилось, артисты, участники массовки, сгруппировались вокруг стола, толстяк в ковбойке приник к окуляру.
— Прошу тишину! — строго сказал постановщик, уловив, по-видимому, чей-то шёпот. — Готов? — спросил он у оператора. Тот сделал знак рукой: мол, порядок. И тогда прозвучало: — Мотор!
Выстрелила хлопушка, застрекотала кинокамера, крупье монотонным голосом произнёс:
— Делайте ваши ставки, господа!
Кичатов на какое-то время забыл, где он находится и зачем, так увлекла его съёмка. Что-то завораживающее было в этом действии, Дмитрий Александрович не мог оторвать взгляда от главного героя, Алексея Петровича, которого играл тот стройный молодой актёр.
Кичатов не видел его прежде в фильмах, но, судя по всему, это был очень одарённый актёр. Скупые жесты, мимика, но сколько страсти выражало его лицо! Это действительно был игрок, сжигаемый внутренним огнём! Подполковник милиции невольно поймал себя на мысли, что переживает вместе с Алексеем Петровичем, лихорадочно следя за жужжащим шариком, который должен, просто обязан остановиться напротив «зеро», потому что несчастный одержимый молодой человек поставил на него последние деньги. И когда «зеро» действительно принёс главному герою огромный выигрыш, Кичатов вздохнул с облегчением.
— Стоп! — скомандовал Лежепеков и, к удивлению Дмитрия Александровича, скомандовал: — Повторим!
Кичатову казалось, что лучше сыграть невозможно, однако постановщик сделал несколько замечаний артисту и отснял ещё один дубль.
Погасли юпитеры, софиты, Лежепеков начал репетировать с исполнителем главной роли следующую сцену. Следователь не решался пока отрывать режиссёра от дела.
Съёмка возобновилась, но что-то не ладилось на площадке. В перерыве между дублями Кичатов негромко сказал стоящему рядом немолодому мужчине в кожаном пиджаке:
— С Великановым режиссёру, наверное, было легче работать…
Замечание попало в цель: мужчина окинул Кичатова удивлённым взглядом и усмехнулся.
— С чего вы это взяли? Всеволода Юрьевича при одном только упоминании о Великанове бросает в дрожь!
— Что так? — наивно поинтересовался следователь.
— Не получалась у Саши роль! Не шла! Подумайте сами: некоторые кадры до двадцати дублей снимали! И немудрёно, что Борю Губина, — мужчина кивнул на актёра, играющего Алексея Петровича, — Лежепеков вызвал без всяких проб. Буквально в тот же день, как только узнал о болезни Великанова.
Разговорившись, подполковник узнал, что его собеседник является директором картины. Кичатов представился и высказал желание поговорить насчёт Великанова.
— Об этом вам лучше с Всеволодом Юрьевичем, — отфутболил подполковника директор.
Воспользовавшись паузой, он познакомил Кичатова с Лежепековым, а сам ретировался.
— Согласен поговорить с вами в любое время, но, ради бога, только не сейчас! — сказал Лежепеков. — Понимаете, завтра Губин улетает на премьеру в своём театре, а нам ещё — кровь из носу — нужно отснять пять сцен! Вторую смену уже гоним… До завтра терпит?
— Терпит, — кивнул Дмитрий Александрович.
Договорились встретиться в гостинице — Лежепеков тоже жил в «Ранне».
На следующий день в назначенный час он появился в номере Кичатова. Поздоровались.
— Ну как, выполнили вчера вашу программу? — вежливо поинтересовался следователь.
— Но чего мне это стоило! — вздохнул Лежепеков, набивая трубку. И неожиданно спросил: — У вас есть дети, Дмитрий Александрович?
— Двое, — ответил Кичатов.
— Если вздумают податься в кино, лягте костьми, но не пускайте!
— Вам не нравится ваша профессия?
— Честно сказать, другой для себя не представляю… Но боюсь, как бы не трахнул инфаркт, — признался режиссёр. — Представляете, все, ну буквально все сделано для того, чтобы подвести режиссёра к этому! Начиная со сценария. Каждый, кому не лень, лезет с замечаниями, поправками! Редакторы на студии, чиновники в Госкино! А что такое у нас снимать! Съёмочная группа — это сплошные анархисты! Каждый день я должен загонять их на съёмочную площадку чуть ли не пинками! Какая может быть речь о дисциплине, если осветителю или ассистенту плевать на меня? Будет он болеть за работу, получая жалкую зарплату, которую даже стыдно назвать зарплатой? А техника, на которой мы работаем? А плёнка? На прошлой неделе сто метров пошло кошке под хвост — при проявке оказался сплошной брак! Это значит снова вызывать актёров из других городов, снова репетировать, настраиваться и так далее! Ведь это не железки штамповать — искусство штука тонкая, неуловимая! — Лежепеков вдруг спохватился. — Извините, увлёкся. Как говорится, у кого что болит, тот о том и говорит… Вы конечно же прилетели не для того, чтобы выслушивать мои вопли. — Режиссёр грустно улыбнулся.
— Приехал я, Всеволод Юрьевич, по поводу Великанова, — сказал следователь.
— Как он там? — встрепенулся режиссёр.
— Неважно, — хмуро произнёс Кичатов. — Правда, теперь ему немного стало лучше, но одно время был
