— Не на печень, Игорь Андреевич, а на поджелудочную железу.
— Извините, перепутал. Но все равно вам будет полезно попить «Нафтусю».
— Надо так надо, — ответил подполковник. — Сегодня же вылечу.
Прикарпатье встретило Дмитрия Александровича редким задумчивым снегом. А когда Кичатов ехал на автобусе из львовского аэропорта в Трускавец, снег прекратился, проглянуло блеклое осеннее солнце.
Подполковник и капитан встретились в местном городском отделе внутренних дел. Жур был в отличном расположении духа. Кичатова поразило умение Виктора Павловича буквально вгрызаться в новую обстановку, устанавливать любые контакты (формальные и неформальные) с людьми разных уровней и рангов. Капитан находился в Трускавце менее двух суток, но уже успел стать, как понял Кичатов, своим человеком в уголовном розыске — так он знал оперативную обстановку и был в курсе всего, что могло каким-либо образом быть связанным с их делом, в частности, с Орестой Сторожук. Виктор Павлович выложил подполковнику чуть ли не всю подноготную этой женщины: о её нелёгком детстве и юности, о замужестве и странном разводе, в результате которого она стала владелицей особняка, зато потеряла сына, уехавшего вместе с отцом в Средневолжск.
Но самым интересным для следствия было сообщение капитана о связи Сторожук с неким Сергеем Касьяновичем Роговым, который имел ещё кличку Барон и славился своими кутежами в ресторанах Трускавца, Львова и других городов в округе. Но слава Барона была довольно мрачной: его побаивались не только обыватели, но и люди из уголовного мира. Фигурой он был довольно колоритной.
— Действительно цыганский барон? — спросил следователь.
— Никакой он не барон, и тем более не цыганский, — сказал Жур. — Это, так сказать, очередная его личина. Маскарад. На самом деле Роговой — рецидивист. Трижды отбывал срок в колонии.
Поведал Жур и о страсти Рогового к Орысе.
— До того ревновал, что упрятал её в медвежью шкуру.
И капитан рассказал, что Сторожук работала «медведем» у фотографа Романа Сегеди и чуть ли не до смерти напугала профессора Валерия Платоновича, который в результате стресса попал в больницу.
— Любопытная история! Но главное — важно узнать фамилию профессора, его координаты! — обрадовался Кичатов.
— Все уже известно, Дмитрий Александрович, — солидно сказал Жур. — Фамилия профессора — Скворцов-Шанявский, живёт в Москве. Но эти сведения получены не из больницы, а из уголовного дела, возбуждённого против Скворцова-Шанявского. Правда, дело это прекращено за отсутствием улик против него.
Последовал рассказ об убийстве фотографа Сегеди, в котором поначалу был заподозрен московский профессор.
Кичатов был ошеломлён потоком фактов и сведений, которые обрушил на него оперуполномоченный уголовного розыска.
— А я думал, у вас тут действительно ничего не светило, — удивлялся подполковник. — Неужели Игорю Александровичу этого мало?
— А он ещё ничего не знает, — пояснил капитан. — Сведения самые свеженькие. Вам, Дмитрий Александрович, первому сообщаю, как говорится, с пылу с жару.
— Ну, — протянул следователь, — тогда понятно. Смотрите-ка, Виктор Павлович, и тут наркотики!
— Да, Роман Сегеди перед тем, как его выкинули в окно, курил «травку». И в кармане пиджака у него нашли пачку сигарет с гашишем… Впрочем, подробности вы можете узнать у следователя Трускавецкой прокуратуры.
— А вы говорили с ним?
— Не успел ещё. Но раз уж вы здесь, то сами.
— Телефон есть?
— Да. — Жур подал подполковнику трубку и набрал номер. — Костенко Павел Иванович…
Костенко был готов встретиться с Кичатовым прямо сейчас, и подполковник милиции отправился в прокуратуру. А капитан должен был встретиться с Крицяк, которая была близко связана с Орестой Сторожук, а точнее — с «эксплуатацией» её особняка.
Следователь прокуратуры дал Кичатову для ознакомления материалы по делу об убийстве Сегеди. Из документов следовало, что фотограф был одним из доверенных лиц Барона. Более того, участвовал в махинациях, которые приносили преступной банде огромные барыши. Тут была и спекуляция в особо крупных размерах, и подделка драгоценностей. В частности, преступники подпольно изготовляли ювелирные изделия из сплавов цветных металлов, по удельному весу и цвету похожих на золото. Подделки сбывали доверчивым людям, извлекая из этого баснословные доходы.
— Из-за этого даже международный конфуз получился, — сказал Костенко.
— Опозорились перед заграницей!
— Каким образом? — заинтересовался подполковник.
— Понимаете, в расположенное здесь неподалёку село Криницы приезжала канадская туристка, украинка по происхождению. Между прочим, дальняя родственница этой самой Оресты Сторожук. Старушка уже совсем. Решила, так сказать, навестить землю предков. Здешние родичи, естественно, при расставании нагрузили её подарками. Книги, рушники, вышитые блузки, деревянные ложки и прочие сувениры. Ну и ещё надели на прощанье старушке на палец золотое кольцо с камешком — знай, мол, наших! Та вернулась в Канаду, не знаю, что именно произошло у неё, только понадобились доллары. Пошла в ломбард заложить кольцо, а ей сказали, что это фальшивка. Она отписала в Криницы: так, мол, и так, в магазине вас надули. Наши Сторожуки всполошились. Ещё бы, так опозориться перед заграничной родственницей! Да и, как говорится, за державу обидно! Что выяснилось? То самое кольцо двоюродная сестра Орыси Сторожук купила с рук. У Романа Сегеди… И когда угрозыск вышел на фотографа, тот неожиданно погиб. Выбросили из окна.
— Вы считаете, от него избавились? — спросил Кичатов.
— Все говорит за это, — кивнул Костенко.
— И кто?
— Роговой, естественно.
— Для чего ему это нужно было?
— Видите ли, Дмитрий Александрович, он так организовал свою банду, что его как главаря знал только Сегеди. В свою очередь, Сегеди был известен всего трём-четырём членам шайки. А уж те имели дело с мелюзгой, занимающейся сбытом фальшивых драгоценностей. Устранив фотографа, Роговой — Барон надеялся, что цепочка будет разорвана и мы не сможем выйти на него.
— Понятно. А кто непосредственно убрал Сегеди? Сам Роговой — Барон?
— Нет, обычно такие дела — припугнуть, проучить, устранить — Роговой поручал кому-нибудь из прихлебателей. К сожалению, мы в самом начале упустили драгоценное время! Увлеклись… Но слишком очевидный и лёгкий путь, увы, чаще всего заводит в тупик.
— Вы имеете в виду версию насчёт Скворцова-Шанявского?
— Да. На первых порах все как будто сходилось. Профессора застали в квартире Сегеди через считанные минуты после того, как хозяина выбросили из окна — раз! И мотив был весьма убедительный — ревность. Это два. Но Скворцов-Шанявский начисто отрицал свою вину. И действительно, стали разбираться, поняли, что нас ввело в заблуждение роковое совпадение. Так что перед Скворцовым- Шанявским пришлось извиняться.
Следователь Трускавецкой прокуратуры вздохнул.
— Ну а дальше? — нетерпеливо спросил Кичатов.
— Дальше открылись весьма любопытные факты. Оказывается, до прихода профессора у Сегеди находился ещё один человек. Женщина.
— Каким образом установили это? — продолжал расспрашивать подполковник.
— Когда в квартире Сегеди разыгралась трагедия, сосед фотографа по лестничной площадке вышел покурить: жена выгоняла, потому что в доме был грудной ребёнок. Дымил он обычно наверху, под самым люком на чердак. — Костенко взял лист бумаги и продолжал рассказ, иллюстрируя его рисованной схемой: — Вот смотрите, Дмитрий Александрович, это лестничная площадка девятого, то есть последнего, этажа, куда выходит дверь Сегеди. Вот сюда наверх ведёт лестница… Это место, где курил сосед… Так вот, он как
