— Глеб давно выехал в Средневолжск?
— А он будет с нами встречать.
— Как?! — вырвалось у Лены.
— Понимаешь, золотко, мой благоверный и Николай Николаевич решили поохотиться. Вика увязалась за ними. Нет, не на охоту, а чтобы побыть в лесу… Поняла?
— Да, — машинально ответила Лена, хотя пока ничего не понимала, а в голове билась одна лишь мысль: Глеба не будет, и это связано с Викой.
— Короче, они вернутся домой часам к десяти, и куда уже Глебу ехать в Средневолжск… Не скучай, золотце. Как только они приедут, я заставлю Глеба тебе позвонить.
Злата Леонидовна щебетала ещё о чем-то, Лена отвечала, почти не вникая в смысл слов. А когда положила трубку, разревелась. Обида жгучей волной захлестнула душу. «К черту всех гостей! К черту встречу! — твердила она про себя. — Отменить!»
Уже потом, рассуждая более трезво, подумала: «А как же новое платье? Надо же показаться в нем гостям? А закуски куда девать? И вообще — чего сидеть одной? Да и перед приглашёнными было бы неудобно, особенно перед этим профессором. Лена даже не знала, где, у кого он остановился.
Она посмотрела на новое платье, и ей стало нестерпимо жалко себя. Все, ну буквально все сделала, чтобы понравиться мужу, доставить ему приятное, а он… Перед глазами возникло расплывчатое видение: счастливый Глеб обнимает…
Вику она никогда не видела, но теперь представляла красивой и коварной обольстительницей.
Лена встала, топнула ногой и сказала вслух:
— Буду встречать Новый год с гостями! Буду танцевать! Буду кутить! Буду веселиться!
Пришла Людмила. Увидев заплаканную, с покрасневшими глазами подругу, встревожилась.
— Глеб не приедет. Машина сломалась.
Для Глеба день тянулся невыносимо медленно. Отец с Вербицким отправились в лес поздно: с утра повалил снег, и охотники едва не отказались от намерения поохотиться. Но часам к двенадцати снегопад прекратился, и старики укатили с Диком, а Вика засела за свои этюды. Даже Рудик и тот поехал домой — ждала семья.
Глеб некоторое время наблюдал за тем, как гостья рисует, потом включил телевизор, который тоже вскоре наскучил. Разнообразие внёс обед с Викой. Однако она быстро покончила с едой и снова пошла писать, оторвавшись от своего занятия лишь когда совсем стемнело. Глеб попытался растормошить девушку анекдотами, забавными историями, но она была рассеянна, задумчива, и Глеб совсем загрустил. Он был раздосадован тем, что торчит без толку в этом дурацком домике, пытается безуспешно развеселить гостью, которой это совсем не нужно.
Мысли его теперь были далеко, в Средневолжске, где Лена готовилась к встрече гостей и где ему, Глебу, было бы сейчас куда уютней и спокойнее. А главное, он там нужнее.
И вообще получилось некрасиво: назвал гостей, а сам укатил бог знает куда. Ну, Колчины и Федя простят. А Скворцов-Шанявский? Придётся оправдываться перед профессором…
Разожгли камин. Но и это не развеяло скуку. И когда уже Глеб готов был бросить все к чертям и махнуть домой, в город, снаружи у двери послышались голоса и шум.
— Слава богу! — невольно вырвалось у него.
— Глеб! — заглянул в дом Семён Матвеевич. — Помоги…
Шапка у Ярцева-старшего съехала набок, волосы были мокрые от пота. На рукаве полушубка — кровь.
Глеб и Вика вскочили встревоженные и бросились к двери.
Возле крыльца лежало что-то большое, тёмное. Вербицкий, тяжело отдуваясь, говорил, довольный:
— Вот это трофей! Отвели-таки душеньку!
— Господи! — выдохнул Глеб. — А мы перепугались!
— Помотал он нас, — вытирая пот со лба, хрипло проговорил Семён Матвеевич.
Приглядевшись, Глеб узнал лося. Его царственные рога неестественно заломились на спину. Свет, падающий из двери, сверкал точечками на остекленевших глазах.
— Как же вы его дотащили? — удивился Глеб.
— Жерди приспособили, — ответил отец. — Давай его сразу в машину.
Трое мужчин с трудом заволокли тушу на заднее сиденье «уазика». Туша зверя почти уже закоченела.
Во время этой процедуры Вика не проронила ни слова. А когда зашли в дом, спросила у отца:
— Неужели вам не жалко было его?
— Милая Вика, — улыбаясь, сказал Семён Матвеевич, снимая перепачканный кровью тулуп, — шашлычок любишь? Или бифштекс, а?
— Но… Понимаете, это совсем… — попыталась было что-то сказать девушка, но Семён Матвеевич перебил.
— Так ведь барашков и коровок тоже… — он провёл ребром ладони по горлу.
— И все же, — вздохнула Вика, — стрелять в живого…
— А бифштекс разве из падали? Брось, дочка, — устало опустился на стул Вербицкий. — Ты мне напоминаешь тех чистоплюев, что вещают по телевидению или строчат статейки в газетах: мол, охота — это варварство, жестокость…
— Во-во! — поддержал гостя Семён Матвеевич. — Такую чушь порют! Сами же ни черта в этом не понимают!.. Охота — древнейшее занятие.
— И чем выстрел хуже удара ножа на бойне? — уже с раздражением спросил у Вики отец.
— Или электричества, — поддакнул Ярцев-старший.
— Да нет, я вообще… — смутилась девушка и замолчала.
— Мы его добыли по всем правилам, — продолжал Николай Николаевич. — По-мужски… Километров десять шли за ним.
— Сдаюсь и преклоняюсь, — подняла вверх руки Вика и улыбнулась. — Умывайтесь и садитесь есть.
— Вот это другой разговор! — повеселел Николай Николаевич.
Вербицкая захлопотала у стола.
Семён Матвеевич вышел в другую комнату и вернулся с двумя бутылками коньяку.
— Заслужили, а? — вопросительно посмотрел он на гостя.
— С удовольствием! — потёр руки Вербицкий. — Теперь — не грех.
— Кутнём! — радостно произнёс Ярцев-старший. — Все свои… Дела в этом году сделаны. Как говорится, потехе — час!
Вика тоже охотно согласилась выпить. Глеб стал отнекиваться, ему ведь предстояло вести машину.
— Кончай сачковать, — отмахнулся отец, наливая ему полную рюмку. — Тут мы сами себе ГАИ и ОРУД!
Только успели выпить по первой, Семён Матвеевич налил ещё.
«Действительно, — подумал Глеб, — какая тут, в лесу, милиция!»
От коньяка стало веселее. Уплывало, растворялось чувство вины перед женой и приглашёнными гостями.
Вика тоже оживилась. Щеки у неё раскраснелись, глаза заблестели.
— Запомни, доча, — размахивая вилкой с насаженным на неё куском мяса, проповедовал Вербицкий, — настоящие охотники — друзья природы! Понимаешь, настоящие, а не паршивые браконьеры! Вот взять хотя бы лося… Да, прекрасный зверь! Сильный! Но пусти его размножаться самотёком, знаешь, сколько вреда он принесёт лесу?
— Это точно, — поддакнул Семён Матвеевич. — Губит молодую поросль…
— Что молодую? Крепкие деревья сводит. Обдирает кору — хана деревьям.
— А кто регулирует его численность, — поднял вверх палец Ярцев-старший. — Мы, охотники. Наука тоже за нас! Вот так, милая Вика! А какое отдохновение и удовольствие доставляет сам процесс идти по следу или караулить зверя! Недаром Тургенев, Пришвин боготворили охоту.
