допустим, на двух тысячах гектаров, а отчитывались, будто урожай собран с тысячи. Вот откуда лишние центнеры!
— Позвольте, Мансур Ниязович, — перебил профессор, — а земли откуда?
— Все засевали хлопком. Не только пары, но и пастбища, бахчи, огороды! А какой у нас виноград выращивают! Тайфи, джаус, дамские пальчики — мёд! А дыни!
— Знаю, знаю! — проглотил слюну профессор, вспомнив Самарканд. — Длинные такие…
— Мирзочульские, наверное, — кивнул Иркабаев.
— Во-во! Прямо во рту тают! Аромат — с ума сойти можно! Друзья угощали, когда я был в ваших краях.
— А могли бы запросто покупать в Москве в магазинах, если бы не авантюра с хлопком. Впрочем, махинации с землёй — это арифметика. А вот с барашками — тут прямо алгебра получается!
— В каком смысле? — не понял Скворцов-Шанявский.
— Рапортовали, что у нас в хозяйстве получают от ста овцематок по сто восемьдесят — сто девяносто ягнят!
— Это как, много или мало? — спросил профессор. Я, знаете, в животноводстве не шибко силён.
— Да столько получить просто невозможно! — воскликнул Иркабаев. — Овцы, как правило, рожают одного ягнёнка. Двойню — редко. А тут выходило, что почти у каждой по два. Даже в специальных условиях немыслимо добиться пять двойняшек на десяток овцематок! Понимаете?
— И этой липе верили? — недоуменно посмотрел на собеседника профессор.
— Э, дорогой Валерий Платонович, — усмехнулся Иркабаев, — сами же говорите: вы в курсе, что происходит в сельском хозяйстве… Неужто не помните, что творилось?
— Ещё бы! На бумаге рекордные урожаи, привесы, надои, а на самом деле… — Профессор махнул рукой.
— Вот и у нас так было в колхозе… Я, наивный человек, выступил на собрании. Раис, это по-нашему значит председатель колхоза, грубо оборвал меня. Его подхалимы набросились, стали говорить, что я клевещу, развожу склоку. Вместо обсуждения недостатков в колхозе стали обсуждать меня. Кончилось знаете чем?
— Догадываюсь, — кивнул профессор. — Выговор влепили?
— Строгий! Райком утвердил. Да-а, — снова провёл рукой по подбородку Иркабаев. — Поехал я в обком, правду искать. Какая там правда! Даже разговаривать не стали! Но отступать не в моих правилах, и я написал в Ташкент, в ЦК компартии республики. И не только о приписках и обмане, а ещё и о взятках, которые берут некоторые ответственные лица, как расхищается народное добро.
— Смелый вы человек! — хмыкнул Скворцов-Шанявский.
— А что? Посмотрели бы вы, как они жили! — возмущённо произнёс Мансур Ниязович. — Не дома, а дворцы, честное слово! Сыну или дочери свадьбу справляют — тысячи две — три гостей! А подарки молодым? «Волги», импортные гарнитуры, ковры… На тёпленькие места назначали только родственников. Жены их ходили все в золоте и бриллиантах! Никого не стеснялись… До того дошло, что даже доходные должности покупались и продавались. Взятки брали десятками и сотнями тысяч рублей! Собственно, им и считать-то уже было лень… Видели когда-нибудь ящик из-под чешского пива? — вдруг спросил он.
— Вообще-то я пиво не пью…
— Короче, если набить такой стандартный ящик сторублевками, будет пятьсот тысяч. Иркабаев усмехнулся. — Пятьдесят тысяч больше или меньше — не имело значения.
— Ну и ну! — покрутил головой ошарашенный профессор.
— Для меня моя борьба кончилась печально. Тёмную устроили. Ночью, в переулке… Очнулся в больнице.
— Неужто? — заохал Валерий Платонович. — Ну и порядочки! Хоть знаете, кто?
— Откуда! Милиция не нашла… Но это, оказывается, было предупреждением, — рассказывал дальше Иркабаев. — Зульфия приходила в больницу, плакала. Подумай, говорит, о детях, обо мне… А я и отвечаю: вот именно о детях я и думаю! Как им жить? Кем они вырастут? Бессовестными хапугами, с какими столкнулся я, или честными трудягами? Но разве женщине докажешь? — Он улыбнулся. — Нет, женщин мы любим, но только за красоту, за нежность. Однако советоваться лучше с мужчиной… Выписался я из больницы, пошёл к другу. Очень честный человек. Работал начальником управления в облисполкоме и, представьте себе, сам отказался от поста! Говорит, хочу спать спокойно… Всю ночь мы говорили. Друг рассказал, как его тоже хотели втянуть во всякие тёмные дела. В области, говорит, справедливости не добьёшься. Утром я сел на поезд и махнул в Ташкент. Решил пойти прямо к товарищу Рашидову.
— Нашли к кому, — с усмешкой заметил профессор. — Ну и как, дошли до Рашидова?
— Какое там! — протянул с кривой гримасой Иркабаев. — На первой же остановке сняли с поезда, защёлкнули наручники — и в изолятор временного содержания.
Скворцов-Шанявский, уже подготовленный к самым невероятным поворотам в печальной исповеди Иркабаева, и тот поразился.
— Ну, знаете! Прямо не верится, что в наше время такой произвол! И за что, по какому праву?
— Не волнуйтесь, повод нашли! Целое дело состряпали… Приговор я опротестовал, однако жалобу во всех инстанциях отклонили. Но я не сдался и в колонии. Писал, требовал пересмотра дела. Зульфия тоже молодец, не сидела сложа руки, дошла до заместителя Генерального прокурора. Тот принёс протест, приговор отменили, а дело направили на новое расследование. В это время как раз произошли большие перемены. В республике и во всей стране… Моё дело попало к очень хорошему следователю, справедливому и дотошному. Разобрался всесторонне. Дело прекратили. С меня сняли все обвинения, восстановили в партии.
— Ну, а те, кто вас травил, упёк в колонию?
— Председателя колхоза арестовали. Между прочим, в компании со многими бывшими ответственными работниками области. Секретарь обкома тоже привлечён… Но пока по-настоящему наказаны лишь мелкие сошки — главный бухгалтер колхоза, следователь, который вёл моё дело. Они сидят. Кое-кто вообще отделался лёгким испугом. А нужно вырывать с корнем всю сорную траву! — темпераментно размахивал руками Мансур Ниязович. Конечно, сделано многое, но до полного порядка ещё далеко.
— Да-да, нужны более решительные действия. А у нас все ещё некоторые действуют по принципу: на комара — с дубиной, на волка — с иголкой, на льва
— с гребешком…
Слова профессора так понравились Иркабаеву, что он аж хлопнул себя по коленям. Потом решительно поднялся.
— Ладно, посидели, поговорили, гулять ещё надо…
Было видно, что горькие воспоминания разбередили ему душу, всколыхнули старые обиды, о которых он очень не хотел бы вспоминать. Однако Валерия Платоновича интересовали подробности, касающиеся того, как наводится порядок у них в районе, в частности, в торговле овощами и фруктами, много ли людей привлечено к уголовной ответственности, которые были замешаны в спекуляции и хищениях.
— Взялись крепко, — ответил Мансур Ниязович. — Но ещё, как я уже говорил, пахать и пахать.
Перед ними замаячило крытое сооружение с надписью «Юбилейный».
— Зайдём? — предложил Иркабаев.
— Что это?
— Базар. Зелени хочу купить.
— То, что нужно! — обрадовался Валерий Платонович. — У меня как раз яблоки кончились.
— А я к ним как-то равнодушен, — признался Иркабаев.
— И зря! Честное слово! Казалось бы, старый, как мир, расхожий продукт, а в нем все время открывают новые поразительные качества! Просто необыкновенные!
Мансур Ниязович вдруг хитро улыбнулся.
— Значит, Ева, давая Адаму яблоко в раю, хотела не соблазнить его, а просто заботилась о его здоровье?
— В любом случае она знала, что делала! — рассмеялся профессор.
Прилавки были ещё по-весеннему небогаты. Ранняя зелень, прошлогодние соленья, зимние яблоки. Иркабаев купил кинзу, укроп, петрушку. Валерий Платонович остановил свой выбор на желтоватой, словно