письмо его верного сподвижника, обергруппенфюрера СС Готтлоба Бергера, начальника Главного управления СС. Аргументация Бергера в его письме Гиммлеру от 28 сентябра 1944 года была такой: положение на фронтах тяжелое, дивизии обескровлены. Солдаты верят только Гитлеру, Гиммлеру и Геббельсу, в то время как Геринг — национальное несчастье. «Постарайтесь, — советовал Бергер, — освободить свои руки на Востоке на рубеже Карпат, а лишь следующий удар нанести на Востоке. Я по- другому отношусь к большевизму. Он не выдержит 1 — 2 поколений и сам сойдет на нет. Если англо- американцы ворвутся в Германию, то для Сталина будет бесспорно, что он должен вступить с нами в переговоры». И далее: «Если мы в переговорах с Россией достигнем успеха и заключим соглашение с Россией, это окажет воздействие на Англию: Черчилль сразу исчезнет, а победа Рузвельта на выборах станет сомнительной» [33].
Сова Минервы вылетает поздно. Руководителям рейха не мешало бы пораньше задуматься о бесперспективности войны Гитлера против Советского Союза. Но, как говорится, когда боги хотят кого-либо наказать, то…
Военные преступления германского режима, уничтожение целых стран и народов невидимым грузом давили на Германию и ее тогдашних руководителей. Именно эти преступления объясняли панический страх Адольфа Гитлера перед встречей с победоносными армиями Иосифа Сталина, которые приближались к немецкой столице.
Гитлер в клетке?
Безусловно, отношение Сталина к Гитлеру менялось, как менялся и сам Сталин. В 45-м он уже превозмог психологическую травму, нанесенную ему Гитлером в году 41-м. Для оценки состояния Сталина в дни победы — в те дни, когда он действительно победил Гитлера, но не смог его заполучить, — у нас мало аутентичных свидетельств. Но вот одно из них, принадлежащее Молотову, который рассказал о любопытном эпизоде. На дачу к Сталину привезли карту Советского Союза, и он стал ее рассматривать со следующими комментариями:
«Посмотрим, что у нас получилось… На Севере у нас все в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу от Ленинграда. Прибалтика — это исконно русские земли! — снова наша, белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы — вместе, молдаване — вместе. На Западе нормально. — И сразу перешел к восточным границам. — Что у нас здесь?.. Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью наш, смотрите, как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш, — Сталин провел трубкой по Китаю, — и КВЖД наша. Китай, Монголия — все в порядке… Вот здесь мне наша граница не нравится!» — сказал Сталин и показал южнее Кавказа» [34].
Победитель, властитель минимум половины мира? Конечно, такого рода эмоции нельзя вменять Сталину в вину. Другое дело, что эту победу принесли ему народы Советского Союза, к которым он относился со смесью пренебрежения и даже презрения. С которыми мог поступать и поступал, как хотел. Еще в 1937 году после очередной ноябрьской праздничной демонстрации на обеде в весьма узком кругу он произнес такую речь, которую после обеда записал в своем личном дневнике Георгий Димитров, руководитель Коминтерна [35] :
«Стал.: Хочу сказать несколько слов, может быть, не праздничных. Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. Они вели войны и захватывали территории в интересах помещиков. Но они сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство, до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое государство не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство. Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в Чужую кабалу. Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отд. части и национальности, он враг, заклятый враг государства народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью. Каждого, кто своими действиями и мыслями, да, и мыслями, покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!».
Кому тогда были адресованы эти угрозы — нетрудно понять, если учесть, что из 26 присутствовавших не менее 8 были вскоре уничтожены. Но тогда они дружно пили за здоровье великого вождя. Внимание руководителя «штаба мировой революции» Димитрова должно было привлечь другое: неожиданное обращение Сталина к «хорошему делу» русских царей. На первый взгляд, оно не могло не покоробить Димитрова. Но вскоре тому пришлось выслушать больше: рекомендацию Сталина… распустить Коминтерн. 20 апреля 1941 года Димитров записал такие слова Сталина:
«Интернационал был создан при Марксе в ожидании близкой международной революции. Коминтерн был создан при Ленине также в такой период. Теперь на первый план выступают национальные задачи для каждой страны» [36].
Сталин напрямик сказал раболепно подчинявшемуся ему болгарину, что Коминтерн «является помехой». Правда, начавшаяся через два месяца война помешала осуществлению плана Сталина. Коминтерн был распущен лишь в 1943 году. Но уже в годы войны тот же Димитров фиксировал в дневнике очередное обращение Сталина к идеям монархии. Беседуя с болгарскими гостями в январе 1945 года, Сталин стал рассуждать о судьбах панславизма, обращение к которому он счел полезным для создания «великого» блока славянских государств в Европе в составе Болгарии, Югославии и СССР (о Польше и Чехословакии речи не шло). И вдруг Сталин стал размышлять:
«Может, мы делаем ошибку, когда думаем, что советская форма единственная, которая ведет к социализму. Оказывается на деле, что сов. форма лучшая, но совсем не единственная. Могут быть и другие формы — демократическая республика и даже в известных условиях — конституционная монархия…» [37].
Многие исследователи послевоенного советского периода склоняются к тому, что Сталин вел дело к провозглашению себя монархом. Его явная склонность к возвращению старых царских мундиров и иерархических форм, введение раздельного обучения в школах говорили о многом — ведь описал же замечательный белорусский писатель Алесь Адамович Сталина в виде государя! Кто бы посмел возразить Сталину, если бы он возложил на себя корону императора всероссийского и всесоветского?..
Но весной 1945 года в Москве думали о другом — о завершении справедливого дела народа, государства и армии: о Победе. 29 марта маршал Жуков прибыл в Ставку для обсуждения последних деталей предстоящей последней битвы, которую решено было начать 16 апреля.
Правда, Адольф Гитлер тешил себя надеждой, что советские войска не пойдут на Берлин. Он говорил в марте генералу Гудериану:
— Русские не будут так глупы, как были мы, когда, ослепленные близостью Москвы, хотели непременно взять ее. Ведь как раз вы, Гудериан, хотели быть первым в Москве со своей армией. Вы должны были бы лучше других знать, к чему это привело…
Да, Гудериан знал, чем это кончилось. Но напрасно Адольф Гитлер успокаивал себя и других, что мощные советские удары минуют столицу третьего рейха. Вместе с Гитлером занимался этим «самоутешением» и немецкий генштаб. Как свидетельствуют германские историки А. Филиппи и Р. Хейм, немецкая разведка располагала сведениями, будто в советском командовании были расхождения: Жуков, мол, хотел наступать на Берлин, а Сталин предпочитал направить удар на Прагу.
Когда уже после войны я при случае рассказал об этом маршалу Жукову, тот рассмеялся:
— Чепуха! Конечно, и на этот раз немцы не знали о наших намерениях. Берлинская операция в это время была не только задумана, но и разработана почти во всех подробностях…
А вскоре она была осуществлена.
В том, какая судьба ожидает Адольфа Гитлера и его соратников в случае поражения Германии в войне, у фюрера, рейхсканцлера и верховного главнокомандующего вооруженными силами Германии сомнения быть не могло.
Первая декларация — так называемая «Сент-Джеймсская» — о наказании за преступления, совершенные во время войны, подписанная 9 государствами, к которым присоединились еще 10 государств, была провозглашена в Лондоне 13 января 1942 года. В ней выражалась готовность осуществить как одну из
