«За Сталиным стоит еврей. Еврейский лозунг диктатуры пролетариата требует устранения пролетариатом нынешней системы господства и создания господства контролируемого еврейством меньшинства, ибо сам пролетариат к господству не способен» [29] .
«Если победит Сталин, у нас будет коммунизм в самом отвратительном виде… Когда кончится эта война, мир вздохнет. Ибо с окончанием войны из Европы будет выкинут последний еврей — коммунистическая опасность с Востока будет истреблена» [30].
В официальных выступлениях лидеров рейха не было недостатка в хулении Сталина как главы «еврейско-большевистского» государства. Но иногда думали по-другому. Немецкий дипломат Хассо фон Этццорф однажды (22 сентября 1941 г.) записал такие слова Гитлера [31] :
«Для судьбы Сталина есть две возможности: либо его убьют собственные люди, либо он попытается заключить с нами мир. Ибо Сталин (а он является величайшим государственным деятелем современности) должен понять, что в его 66-летнем возрасте (Сталину тогда было 62 года. — Л.Б.) он уже не может начать новое дело, для завершения которого нужна человеческая жизнь. Поэтому он попытается с нашей помощью спасти то, что можно спасти. Надо пойти ему навстречу. Если бы он решил направить русскую экспансию на юг (Персидский залив), что ему уже предлагалось (в ноябре 1940 г.), то можно себе представить мирное сосуществование Германии и России».
Но как сам Гитлер иногда пытался реально взглянуть на своего «врага-партнера», так и в высших политических кругах Берлина под влиянием сокрушительных ударов Красной Армии пытались по-иному оценить роль Сталина. В этом отношении очень интересен обнаруженный мною в архиве Сталина документ. Это перевод письма Геббельса к Гитлеру, написанного примерно в конце 1944 года. Письмо сохранилось в бумагах Геббельса, захваченных советскими войсками под Берлином. Трофейные документы стали разбирать, и тогдашний министр внутренних дел Сергей Круглов счел нужным послать Сталину перевод нескольких писем Геббельса Гитлеру. Одно из них гласило [32] :
«Развитие войны в последние месяцы, когда враг на востоке и западе не только подошел к границам империи, но даже перешел их, побуждает меня изложить перед вами мои мысли относительно нашей военной политики. При этом я оставляю без рассмотрения дальнейшее течение военных операций, как бы оно ни сложилось под влиянием благоприятных и неблагоприятных обстоятельств, так как судить об этом не входит в сферу моей деятельности. Я не располагаю к тому же необходимыми данными, которые позволили бы мне прийти к правильным выводам. Поэтому я хочу ограничиться в этом вопросе лишь констатацией того факта, что события этого лета значительно поколебали наши надежды. На востоке наш фронт не смог удержаться на той линии, где мы считали это возможным; на западе мы не могли отразить вторжение. Напротив, оккупированные нами ранее западные территории, являвшиеся предпосылкой наших операций на востоке, утеряны нами, за небольшим исключением. Я довольно точно знаю причины, которые привели к этим тяжелым военным поражениям. Они зависят более от отдельных лиц, чем от материальных условий. Но, по-моему, при оценке шансов на окончательную победу они имеют меньшее значение, чем сами факты, а к последним мы не можем не прислушаться.
Наше самое существенное преимущество в дальнейшем ходе войны заключается, на мой взгляд, в том, что нам противостоит крайне неоднородная коалиция противников. Западный и восточный вражеские лагеря разделены между собой горами противоположных интересов, которые сегодня не проявляются лишь потому, что обе группы движимы стремлением сначала уничтожить нас, а затем уже перейти к решению своих собственных конфликтов. Таким образом, мы имеем точно такую же ситуацию, как в ноябре 1932 года, когда партия была ослаблена и морально угнетена в результате тяжелых поражений, а коалиция ее противников справа и слева имела полную возможность уничтожить ее, но не пыталась это сделать, так как в глазах наиболее влиятельной части наших врагов победа над партией повлекла бы за собой гораздо большее зло, чем победа партии. В то время гениальное достижение вашей дипломатии, мой фюрер, выразилось в том, что вы путем умного маневрирования так умело использовали противоречия внутри противостоявшей нам враждебной коалиции, что 30 января 1933 года мы пришли, правда, к ограниченной победе, но эта победа явилась предпосылкой для полного завоевания власти. Для подрыва вражеской коалиции вы использовали тогда способнейших и умнейших своих людей. Ни один из нас не думал о прекращении собраний партии только потому, что велись переговоры со Шлейхером, Папеном, Мейснером, Гинденбургами — младшим и старшим, коммунистами, социал-демократами, партией Центра, «Стальным шлемом», Гугенбергом или с «Ландбундом». Одно не исключало другое и даже не противоречило ему. Боевое руководство партией достойно завершилось дипломатическим использованием ее успехов на выборах и даже неудач.
Я знаю, что восхваляю здесь всем известные истины. Но, несмотря на это, я привожу этот пример потому, что он чрезвычайно характерен и для современного положения. Тогда мы использовали противоречия между нашими врагами и попытались извлечь из них выгоды. Но не ждали, когда они пойдут на нас, а сами наступали на них. Сегодня, как мне кажется, мы слишком долго позволяем им наступать на нас. В этом, по моему мнению, лежит причина пассивности нашей внешней политики, которая показала во время событий в Румынии, в Болгарии и Финляндии, что она стоит не на высоте положения. Имперский министр иностранных дел вряд ли может ссылаться на то, что военные успехи должны создавать предпосылку для успешной внешней политики. При военных успехах вряд ли нужно заниматься внешней политикой, так как последняя в таких случаях делается при помощи убедительной силы оружия. Но при поражениях она именно и должна показать свое мастерство. Точно так же домашней хозяйке не следует ссылаться на то, что она может вкусно готовить лишь тогда, когда у нее есть достаточное количество жиров и мяса. Свое поварское искусство она может показать лишь при ограниченности продуктов питания, когда испытываются ее находчивость и фантазия. Характерно, что наша победа 30 января 1933 года пришла после переговоров, которые мы вынуждены были вести под давлением неудач, а не под впечатлением победы. Достигнутый незадолго до этого относительно ограниченный успех являлся, правда, решающим, но если приводить сравнения, то я полагаю, что и сегодня мы можем достичь того же самого на любом участке фронта.
Хотя конференция в Квебеке внешне и завуалировала противоречия во вражеской коалиции, но для знатока сделала их еще более явными. Если западные державы играли с мыслью отойти от требования безусловной капитуляции Германии, то, очевидно, для того, чтобы сделать попытку быстрой политической победы над нашим народом и лишения его руководства. Неожиданная поездка Идена в Квебек имела, по- моему, целью заявить об энергичном протесте Кремля против ташй попытки, которая в конечном результате приняла бы форму одностороннего решения европейского вопроса западными державами, и тогда в Квебеке отказались от этого. Благодаря военным, успехам западные державы стали чувствовать себя более уверенно по отношению к Сталину, но Сталин со своей стороны ищет возможности создать на юго-востоке свершившиеся факты, так как он точно знает, что при своем продвижении он как раз в этом чувствительном пункте натолкнется на англо-американские и особенно английские интересы, что может при известных обстоятельствах привести его к тяжелому и непоправимому конфликту с западными государствами. Такое развитие событий является для нас весьма обнадеживающим, и задачей нашей дипломатии и внешней политики должно быть стремление использовать этот случай, пустив в ход всю нашу хитрость. Мы ведем — чего мы хотели избежать в самом начале при всех обстоятельствах — войну на два фронта в ее самой острой форме. В нашей истории мы никогда не выигрывали войны на два фронта; так же и сегодня, учитывая численное соотношение сил, нам не удается ее выиграть в военном отношении. Если бы в 1932 году наши враги были едины, они могли бы подавить нас, точно так же и наши теперешние противники могли бы это сделать сейчас при тех же самых предпосылках. Но этих предпосылок нет и теперь. Судьба распорядилась так, что для нас остается удобный выход из дилеммы этой войны. Но, я думаю, судьба ждет также от нас, что мы вступим на этот путь. Я не хочу, чтобы меня заподозрили в желании говорить языком авантюристической военной политики. Это не авантюра, если мы зондируем почву с той или с другой стороны с целью здесь или там отсрочить, быть может, конфликт, с тем чтобы нанести поражение в другом месте. Попытка действовать одновременно в двух направлениях малоперспективна. Мы не можем одновременно заключить мир с обеими сторонами и в то же время не можем продолжительное время вести успешную войну на два фронта.
Возникает вопрос: склонна ли вообще одна из сторон вступить с нами в переговоры, и если да, то какая? Я мало возлагаю надежд в настоящее время на западную сторону, хотя это, естественно, было бы
