– Значит, вы не отрицаете свою связь с Моисеевым? – оживился Голиков.
– Категорически отрицаю. В том-то все и дело, что я знать не знаю никакого Моисеева. А насчет паспорта я действительно обращался к Баринову – у него везде есть концы, – Кормилин обхватил руками голову. – Прямо какой-то заколдованный круг. Григорий попросил меня узнать, не может ли кто-нибудь из моих знакомых оказать содействие в этом вопросе.
«Основательно подготовился, – отметил про себя майор. – Хороша «явка с повинной», – ничего не скажешь».
– Хотя постойте! – Кормилин оторвал от лица ладони. – Григорий сам посоветовал мне обратиться именно к Баринову. Точно, так оно и было. Но откуда он мог знать…
– Эх, Иван Трофимович, – разочарованно произнес Голиков. – Я уже был склонен вам верить, а вы опять переводите стрелку на гипотетического Григория. Григорий для меня пока миф, абстракция, а вы здесь – осязаемый живой человек, подозреваемый в преступной деятельности. И судить в первую очередь будут вас.
– Да, – горестно кивнул Кормилин, – знал я, знал что каждое мое слово будет истолковано превратно. Вы еще при нашей первой встрече были предубеждены против меня.
– Не говорите глупости, – майор смял чистый лис, бумаги и раздраженно бросил его в корзину. – Послушать вас, так вы бедная овечка, которую на аркане волокли в неблаговидные дела. Купил подешевле, продал подороже… А Эльякова вы не постеснялись втянуть в свой махинации? А Фельдман, Захаров и другие реализаторы? В том, что сейчас они арестованы, тоже нет вашей вины? Или вы не думали, выражаясь вашими же словами, что ласково подталкиваете их к пропасти? Нет, вас интересовала только собственная персона!
Голиков еле сдерживал себя, чтобы не повысить голос. На скулах у него проступил легкий румянец. Кормилин совершенно сник. Он как-то съежился на стуле, старался казаться незаметным. Это не ускользнуло от внимательных глаз майора.
– Ладно, – несколько успокоившись, продолжил Голиков, – в конце концов, степень вашей вины определит суд. Этот вопрос не по моей части. Я мог бы напомнить; вам, что чистосердечное признание смягчает меру наказания, но это вы наверняка и без меня знаете. А пока ваш приход не свидетельствует в вашу пользу, – майор поднял и повесил трубку зазвонившего телефона. – И вы ошибаетесь, считая, что я отношусь к вам предвзято. Но как прикажете к вам относиться, если вместо того, чтобы помочь следствию, вы пытаетесь направить его по ложному пути? Во всяком случае, у меня создается такое впечатление.
– Я хочу помочь, – неуверенно возразил Кормилин, – но ведь вы не верите ни одному моему слову.
– Ох, нелегко мне с вами, Иван Трофимович, нелегко, – нагнувшись, Голиков отключил телефон. – Ну хорошо, давайте еще раз вместе попробуем восстановить события.
– Давайте попробуем, – вяло согласился Кормилин.
– Начнем сначала. Некий Григорий предложил вам по невысокой цене партию ондатровых шкурок, которую вы, не мудрствуя лукаво, перепродали вашему карточному партнеру и, по совместительству, заведующему ателье № 3 Эльякову. Правильно?
– Да, – кивнул Кормилин. – Меня тогда еще поразило, что на шкурках стоит клеймо зверосовхоза «Проресс», но Григорий сказал, чтобы я не брал лишнего голову.
– Когда состоялось ваше знакомство?
Замдиректора фабрики наморщил лоб.
– Около четырех лет назад.
– И все это время между вами существовала односторонняя связь? Вас устраивало такое положение?
Иван Трофимович подавленно промолчал.
– Каким образом к вам попадал товар?
– Он звонил по телефону, а затем привозил шкурки ко мне домой.
– У него есть личная машина?
– Не знаю. Хотя подождите. Однажды, когда Григорий позвонил, у меня в гостях находилась женщина. Я не хотел, чтобы она присутствовала при встрече, поэтому вышел на улицу и ждал его возле дома.
Внезапно Кормилин побледнел и схватился рукой за грудь, лицо его исказилось от ужаса.
– Вспомнил, – бескровными губами прошептал он, – теперь я вспомнил. Это был тот таксист.
Голиков недоуменно посмотрел на Кормилина.
– В чем дело, Иван Трофимович? Вам плохо? О каком таксисте вы говорите?
– Сегодня утром меня хотели убить, – отрешенно произнес Кормилин.
Это заявление озадачило майора. Быстро сопоставив поведение Кормилина с показаниями его соседки и результатом осмотра квартиры, свидетельствующем о поспешном бегстве хозяина, Голиков вдруг понял, что последние слова Кормилина – не актерская импровизация и не заранее подготовленный ход. Замдиректора фабрики действительно был чем-то смертельно напуган.
– Иван Трофимович, – негромко сказал майор, – успокойтесь и расскажите по порядку обо всем, что сегодня с вами произошло.
– Этой ночью я долго не мог уснуть, – словно очнувшись от своих мыслей, начал Кормилин. – Я уже знал, что Эльяков у вас, и не строил в отношении себя никаких иллюзий. Это, с одной стороны, меня угнетало, но в глубине души я понимал, что виноват сам. Ну чего мне не хватало? Хорошая Должность, изолированная квартира, зарплата тоже не у каждого такая. С семьей, правда, не сложилось, но, опять же, винить в этом некого – все боялся лишиться пресловутой свободы. Вы знаете – жалко улыбнулся Кормилин, – страшно, когда в сорок пять лет начинаешь понимать, что жизнь прожита впустую.
Иван Трофимович ненадолго задумался. Голиков ни мешал ему, по опыту зная, что в такие минуты
