Однажды он мне выложил это, после того как я поинтересовался, почему он выстриг свою афро- шевелюру в форме человеческого мозга.
— Здрасте, доктор Браун...
— Не сейчас, — отвечаю на ходу.
— Ничего серьезного. Просто хотел сказать, что я доставил этого больного в ФТ.
ФТ значит Физиотерапия. Я останавливаюсь.
— Какого больного?
Паренек заглядывает в свои планшет:
— Мосби.
— Кто отдал такое распоряжение?
— Вы. Так было сказано в директиве.
— Директиве? Ёптыть. Как ты его туда доставил?
— В кресле-каталке.
Блин!
Я разворачиваюсь к дежурному посту:
— Кто давал Мосби его историю болезни? Как появилась директива?
Все, кто находится в эту минуту на дежурном посту, отводят глаза в сторону. Прямо как в документальном фильме про стадное чувство. Кто-то среди них явно напортачил.
— Ты привез его непосредственно в отделение? — спрашиваю у паренька.
— Нет. Мне сказали, чтобы я оставил его в приемном покое. За ним придет санитар.
— Ясно. Хочешь со мной прогуляться?
— Да! — выпалил он.
Я поворачиваюсь к своим студентам, которые как раз выходят из палаты.
— Значит, так, ребята, — говорю им. — Если кто-нибудь спросит, где Мосби, отвечайте, что он в Радиологии. Если скажут, что там его нет, поправьтесь. Дескать, вы имели в виду ФТ. А пока натырьте мне антибиотиков. Они мне понадобятся, когда придут лабораторные анализы этого дерьма в шприце, который мне так удачно вкатили. Мне нужен цефалоспорин третьего поколения, макролид и флуороквинолон. И еще антивирусные[50] — всё, что вам удастся раздобыть. Подберите такое сочетание, чтобы я сразу не окочурился. А не сможете, тогда возьмите препараты, которые я прописал Эссману, и удвойте дозу. Ясно?
— Да, сэр, — отчеканивает один из студентов.
— Отлично. Главное — не падайте в обморок.
Я поворачиваюсь к пареньку с афрострижкой:
— Пошли.
В лифте я еще раз спрашиваю у паренька его имя.
— Мершон, — звучит в ответ.
Я заставил его накинуть куртку. Сам я в лабораторном халате с нагрудным кармашком, на котором вышито «Лотти Луиза, доктор медицины». Не знаю, кто она, эта Лотти, но халат свой она оставляет в очень подходящем месте.
— Мершон, только не прокалывай язык, — говорю я, когда лифт останавливается на первом этаже.
— Вот еще, — фыркает парень.
Нас встречает дождь со снегом. Все застлала пелена, видимость почти нулевая.
Уж не знаю, чего я ожидал, — наверно, следов кресла-каталки в снежной каше, — но не будем забывать, что по тротуару, посыпанному солью, снуют прохожие, полсотни человек в минуту. К тому же с железного навеса стекает черная вода.
— Ну и куда он двинул? — спрашиваю вслух. А про себя думаю: «С таким же успехом он мог слинять через противоположный выход».
— Туда, — показывает Мершон.
— Почему?
— Под горку.
Я одобрительно крякаю.
— Да, не зря я тебя взял с собой.
За углом боковая улочка спускается к реке еще круче, чем авеню, на которой мы стоим. Мершон кивает в сторону боковой улочки, и мы сворачиваем.
Через пару кварталов мы натыкаемся на прогалину из снеговой каши, в которой явственно отпечатались следы. Очень похоже, что здесь проехала инвалидная коляска. Следы ведут в сторону невзрачного строения — железная дверь исписана граффити, окна задраены фанерой — и обрываются за несколько метров от входа.
Подхожу, стучу в дверь. Мершон подозрительно разглядывает фасад.
— Что это? — спрашивает.
— «Прыжок с шестом».
— В смысле?
— Ты правда не знаешь?
Он молча ждет разъяснений.
— Гей-бар, — говорю ему.
Дверь открывает пятидесятилетний седеющий негр, поперек себя шире, во фланелевой блузе и бифокальных очках.
— Чему могу? — спрашивает он, немного отклоняя назад голову для лучшего обзора.
— Мы ищем черного старика в инвалидной коляске.
Несколько секунд мужчина насвистывает незнакомую мне мелодию, а затем спрашивает:
— Зачем?
Мершон вступает в разговор:
— Нам нужен точно такой на Рождество, а в магазине, торгующем черными стариками в инвалидной коляске, ни одного не осталось.
— Это больной, сбежавший из госпиталя, — поясняю я.
— Психический?
— Нет. У него гангрена ноги. Хотя с мозгами у него тоже не все в порядке.
Мужчина на миг задумывается, все с тем же свистом.
— Почему-то я вам верю, идиоты несчастные. Он двинулся в сторону парка.
— А к вам, — спрашиваю, — зачем наведывался?
— Попросил одеяло.
— И что, дали?
— Дал ему кем-то забытый пиджак. Накинул на плечи. — Новый приступ насвистывания прерывает озноб. — Ну что, всё, что ли?
— Всё, — говорю. — За нами должок. Загляните к нам в больницу, проверим вашу эмфизему.
Мужчина опускает взгляд на монограмму, что вышита на нагрудном кармане моего халата.
— Спасибо, доктор Луиза.
— Меня зовут Питер Браун. Мой коллега Мершон. Этот визит вам ничего не будет стоить.
Мужчина разражается сипатым смехом, потом у него перехватывает дыхание.
— Однако и без больницы дожил ведь до седых волос, — говорит он.
— С этим не поспоришь, — соглашаюсь я.
По пути вниз Мершон спрашивает меня, как я догадался, что у этого типа эмфизема легких. Я начинаю перечислять разные внешние признаки, а затем в свою очередь задаю вопрос:
— Мершон, кто обычно свистит?
— Придурки?
