В начале ноября Магдалина познакомила меня с родителями. Они жили в бруклинском районе Дайкер-Хайтс. До знакомства с Магдалиной я никогда там не бывал.
Я уже был знаком с ее братом, долговязым блондинистым старшеклассником, не вылезавшим из футбольной формы и на удивление застенчивым с учетом того, что он знал полдюжины иностранных языков. Друзья звали его не по имени, Кристофер, а Рово, сокращенно от фамилии Нимеровер.
Родители оказались такими же, как он, долговязыми и блондинистыми. Все трое чем-то напоминали лаек, Магдалина была из породы борзых.[53] Ее отец работал в нью- йоркской подземке мастером смены, хотя в Румынии он был дантистом. Мать трудилась в пекарне их общих друзей.
На ужин вместо национальной еды подали спагетти — «из вежливости», то бишь желания подчеркнуть, какая пропасть лежит между мной и их дочерью. Столовая, как и остальные комнаты, смахивала на кишку; семья занимала половину вытянутого в длину трехэтажного дома. Все в этой комнате — ковры, старинные деревянные часы, мебель, пожелтевшие фотографии в рамках — поглощало свет. Нас с Магдалиной усадили напротив Рово, а в торцах стола сидели отец и мать.
— И давно тебя потянуло к румынкам? — спросил меня ее отец, не отрываясь от еды. Он был при галстуке и, как мне почему-то показалось, в пристежном воротничке.
— С тех пор как я встретил Магдалину, — отвечаю.
Я старался держаться почтительно и скромно, но из-за отсутствия опыта у меня это не очень получалось. К тому же Магдалина буквально не слезала с моих колен, желая показать родителям, что у нас с ней все серьезно.
— И как же это произошло? — спросил отец.
— На свадьбе, — говорю.
— Для меня новость, что ее квартет выступает на подобных мероприятиях.
Я не стал уточнять, что это был секстет. Не хотелось его поправлять и вообще произносить умные слова в его присутствии.
— Это был секстет, — уточнила Магдалина.
— Вот как.
Мать Магдалины вымученно улыбнулась. Рово закатил глаза. Он все ниже сползал со стула — того гляди, окажется на полу.
— Ты хоть немного говоришь по-румынски? — спросил меня отец Магдалины.
— Нет, — сказал я.
— А кто в Румынии президент, тебе известно?
— Чаушеску? — Я был более или менее уверен в своем ответе.
— Надеюсь, ты просто шутник, — заявил отец.
Я не удержался:
— Да. А Румыния — моя специализация.
— И сарказм, как видно, тоже. Вот что я тебе скажу. Наша Магдолл — это тебе не какая-нибудь американская девица, которая готова заняться с тобой сексом в машине.
Тут Рово подал голос:
— Ну, ты, пап, даешь. Фу.
— Я отдаю себе в этом отчет, — говорю.
— По-моему, у тебя нет ничего общего с моей дочерью, — продолжил отец.
— Ни у кого нет, — отвечаю. — Она одна такая.
— Это правда, — одобрительно отозвалась мать.
Отец Магдалины смерил ее ледяным взглядом.
Магдалина вышла из-за стола и, подойдя к отцу, поцеловала его в лоб.
— Папа, ты выглядишь смешным, — сказала она. — Я ухожу домой, вместе с Пьетро. Увидимся завтра или послезавтра.
Все трое остолбенели.
Я тоже. Но тут меня взяли за руку и увели из этой чертовой западни.
Примерно в это время Дэвид Локано снова пригласил меня на встречу в русских банях. Я еще не вылечил грибок после тех посиделок, но все-таки пришел.
— За то, что вы сказали Скинфлику, будто это я убил Курта Лимми, отдельное спасибо, — сказал я, садясь рядом с ним.
— Я так не говорил. Просто сказал, что к этому делу я не имею никакого отношения.
— А на самом деле?
— И на самом деле. Ходят слухи, что это сделал один придурок, которому Лимми перекрыл сделку по радиотрансляционной башне.
И зачем, спрашивается, я его спросил? Если Локано действительно убрал этого типа, а точнее, нанял кого-то с этой целью, неужто он мне скажет? Да и не все ли мне равно? То, что я отказался убивать Лимми, еще не повод его оплакивать.
— Зачем позвали? — спрашиваю.
— У меня есть для тебя дельце.
— Да?
Я заранее решил: от работы откажусь. Буду говорить «нет» до тех пор, пока до него не дойдет, что я вышел из этого бизнеса.
Магдалина заставила меня пересмотреть свои взгляды. Она, конечно, не знала, что я киллер.
Только что я имел дело с каким-то отребьем. Узнать детали она боялась, что само по себе меня не радовало.
— От такого предложения не отказываются, — сказал Локано. — Мир скажет тебе спасибо.
— Хм...
— Речь идет о редкостных мерзавцах.
— Да, но...
— И это идеальное задание, чтобы взять с собой Адама.
Я уставился на него.
— Вы шутите? — спрашиваю.
— Он хочет стать членом. А для этого надо сделать вступительный взнос.
— Я полагал, вы делаете все, чтобы оградить его от мафии.
При слове «мафия» Локано нервно огляделся:
— Не распускай язык. Даже здесь.
— Мафия, мафия, мафия, — повторил я.
— Хватит! Гос-с-поди.
— Мне это неинтересно, — говорю. — Даже в одиночку. С меня хватит.
— Ты завязываешь?
— Да.
Уф. Я думал, мне будет труднее произнести это вслух. Осталось дождаться, какой будет реакция Локано.
Несколько секунд он смотрел в пустоту, потом вздохнул:
— Для нас, Пьетро, это потеря.
— Спасибо, — говорю.
— Ты ведь не собираешься бросить нас совсем, меня и Скинфлика?
— В плане общения? Нет.
— Хорошо.
Мы посидели молча, а затем он говорит:
— Знаешь что. Я тебе просто расскажу, о чем идет речь.
— Мне правда неинтересно.
— Это я понял, но должен же я использовать свой шанс. Ты готов меня выслушать?
— Зачем?
