но Форд также был джентльменом, имел деньги и родословную — сочетание, бесившее Эрнеста. После встречи он вернулся домой, проклиная вкусы Форда, которые настолько тянут того назад, что он вот-вот грохнется на задницу.
— Значит, он не современен. Ну и что с того? Я вот тоже не современна.
— Да, ты не современна, Кошка. Но зато очень красивая, добрая и отличная мать. А этот Форд слишком самоуверен и в придачу говорит задыхаясь, с присвистом. Это так режет слух, что кажется, будто последнему слову приходится плыть через легкие, чтобы добраться до рта.
— Боже мой! Скажи же, дорогой, что ты все-таки согласился на эту работу.
— Конечно, согласился. — Он широко и лукаво улыбнулся, ласково погладив ножку Бамби в носочке. — Ты что, считаешь меня сумасшедшим?
Когда я познакомилась с Фордом, он мне понравился, несмотря на слова Эрнеста. Он и его любовница, художница Стелла Боун, пригласили нас на обед, и меня приятно удивило, что у них тоже был ребенок, прелестная малышка Джулия, примерно того же возраста, что и Бамби. Из вежливости я не взяла Бамби с собой, но сказала Стелле, что в следующий раз обязательно возьму. Она отнеслась к этому с теплотой и одобрением и вообще была очень мила — накормила нас прекрасным обедом из четырех блюд и занимала меня разговором с очаровательным австралийским акцентом. У румяного, полноватого Форда были тонкие белокурые волосы и усы. Сначала меня удивило, как Форду, мужчине в летах, удалось увлечь такую хорошенькую женщину, как Стелла, но он продемонстрировал прекрасные манеры и говорил обо всем, что ему дорого, включая Стеллу, вино, суп из омаров и литературу, с обаятельной убедительностью. В течение всего обеда он неоднократно упоминал, как для него важно помогать молодым писателям — таким, как Эрнест, — найти свой путь. Я знала, что Эрнест предпочел бы обойтись без его помощи или любого другого, но правда заключалась в том, что обойтись без помощи он не мог.
— Я могу принести много пользы этому журналу, — сказал Эрнест после того, как, распрощавшись с хозяевами, мы направлялись домой. — Он должен радоваться, что заполучил меня.
— Мне он понравился.
— Естественно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. — Он поддал ногой валявшийся на дороге камень. — Не находишь, что он похож на моржа?
— Немного, — согласилась я.
— А как тебе его дыхание с присвистом?
— Это серьезная проблема. Стелла сказала, что во время войны он попал в газовую атаку.
— В этом случае он был бы прощен, если б не его высокомерие.
— Тебе не обязательно его любить. Просто делай свою работу.
— Работы много. Думаю, это к счастью.
— Многое к счастью, Тэти. Вот увидишь.
По четвергам на набережной д’Анжу Форд и Стелла устраивали литературные встречи за чашкой чая. Я часто приходила на них с Бамби и ставила его коляску на солнечное место, ближе к окну. На одном из чаепитий я познакомилась с Гарольдом Лоубом. Он был приблизительно того же возраста, что и Эрнест, и очень красив — высокий, с прямым, точеным носом, крепким подбородком и густой копной черных волос. Форд представил нас друг другу, и мы тут же завели непринужденный разговор о Штатах.
— Я не очень-то скучаю по дому, — признался Гарольд. — И все же он мне постоянно снится. Что бы это значило?
— Он — часть вас, полагаю, — сказала я. — И заперт в вашем подсознании, не так ли?
— Хорошо сказано, — похвалил он и внимательно посмотрел на меня своими ясными, ярко-голубыми глазами. — Вы, наверное, тоже пишете?
— Вовсе нет, — рассмеялась я. — Хотя не думаю, что у меня не получилось бы. Всегда любила книги и чувствовала, что они со мной говорят. Я с детства занималась фортепьяно, но не серьезно.
— Не уверен, что я пишу серьезно, — сказал Гарольд. — На самом деле из кожи вон лезу, чтобы было смешно.
— Не сомневаюсь, будет очень смешно, если постараетесь.
— Очень мило с вашей стороны так думать. Пойдем расскажем это Китти. Она считает, что все мои шутки никуда не годятся.
Мы подошли к стоящей в другом конце комнаты Китти Кэннел, настоящей красавице, стройной, грациозной, с золотистым загаром.
— Китти — в прошлом профессиональная танцовщица, — сказал он. — Вы это сразу поймете, если она опять пойдет за вином.
— О, Гарольд, — остановила она его. — Не пытайся быть обаяшкой.
— Видите ли, Хэдли, рядом с Китти нужно быть очень серьезным, иначе она начинает сердиться. — Он смешно скривился, и Китти засмеялась, обнажив великолепные зубы. — Но иногда она, милая девочка, меня очень удивляет.
— Поэтому ты и терпишь меня.
— Еще из-за твоих лодыжек, любимая.
К концу дня они оба, Гарольд и Китти, совершенно покорили меня, и я с радостью согласилась на их приглашение — поужинать с ними вместе с Эрнестом на следующий день в «Тулузском негре».
— Хорошо засекреченное местечко, — сказала Китти. — Ни в одном путеводителе не найдете.
— Клянусь, никому о нем ни слова, — обещала я и уже тогда призадумалась — что, черт возьми, я надену. На следующий день, когда уже пора было выходить из дома, я все еще находилась в сомнении. С рождения Бамби прошло три месяца. Я утопала в одежде для беременных, но пока не могла влезть в то, что носила раньше.
— Никто не обратит внимания, — сказал Эрнест. — Ты можешь надеть хоть власяницу и все равно будешь лучше всех.
— Не могу. Это тебе наплевать на одежду. — И я жестом указала на его заляпанную куртку и фуфайку — униформу, которую он носил с утра до вечера, не заботясь о моде или хотя бы о внешнем приличии. — Но большинству людей не плевать, и они хотят производить хорошее впечатление.
— Ты уже произвела — это очевидно. Но если хочешь, могу им сказать, что внимательно слушаю Гертруду, а она всегда повторяет: надо покупать картины, а не одежду.
— Повторяет-то она, повторяет, но мы ведь не покупаем картины, так? — И я, нахмурившись, окинула себя взглядом в зеркале.
— Не волнуйся, Тэти, — сказал Эрнест и, подойдя сзади, поцеловал меня в затылок. — Нет никого красивее, преданнее и искреннее тебя.
Наши глаза встретились в зеркале.
— Ты очень милый, правда.
Он снова поцеловал меня и решительно вытолкал за дверь.
Свет в ресторане был такой тусклый, что после первой бутылки вина я уже не комплексовала. Пока мужчины говорили о Принстоне, где учился и пробовал писать первые романы Гарольд (сейчас он тоже работал над романом), Китти и я погрузились в разговор на очень личную тему — она рассказывала о своем первом браке с поэтом Скипуитом Кэннелом, который сначала сделал ее несчастной, а потом отказался дать развод.
— Как ужасно! А как же тебе выйти замуж?
— Я никогда больше не выйду замуж, дорогая. Слава Богу, с Гарольдом у нас по этому вопросу полное понимание. Однако не хочется быть навечно скрепленной со Скипом узами брака. Его тяжело выносить. Сейчас он жонглирует словами и мучает меня даже из Лондона.
— Так ты хочешь свободы?
— Ну, конечно. А ты разве нет?
— Не знаю. Думаю, я хочу быть счастливой.
— Счастье — ужасно сложная вещь в отличие от свободы. У тебя или связаны руки, или нет.
— Осуждать брак — не решение проблемы. Если ты кого-то любишь, ты с ним связана. Этого не
