домике для работников. Там вам будет удобно, шериф. Это первое строение слева.
– Очень любезно с вашей стороны, – сказал Броуди. – Доброго вечера, мэм.
– Завтрак в шесть, – добавила Рэйчел. – Можете присоединиться к нам. Добро пожаловать.
– Мы охотно примем ваше приглашение.
Как только закрылась дверь за шерифом, Рэйчел сердито посмотрела на отца.
– Па…
– Тише, дочка.
– Я не буду молчать. И не хочу терпеть в нашем доме этого ужасного человека еще целую ночь.
– Не можешь же ты выдать больного такому типу, как Элиас Броуди? Готов держать пари, что Тайри не добраться живым до Юмы.
– Это не твоя забота.
– Вот как? Он человек, Рэйчел. Не нам его судить.
– О па! – беспомощно пробормотала Рэйчел. – Тебе бы следовало стать проповедником.
– Возможно, – усмехнулся Хэллоран. – Пойдем навестим нашего больного.
Когда Рэйчел с отцом вошли в комнату, Тайри сидел на постели. В его правой руке угнездился револьвер, нацеленный прямо на дверь. Рэйчел не могла не отметить, что в сильной руке Логана Тайри оружие выглядело как нельзя более уместно.
– Я обязан вам обоим, – процедил Тайри.
– Так вы слышали? – спросил Хэллоран, садясь в изножье кровати.
– Достаточно. Я благодарен вам, и я у вас в долгу за то, что вы не выдали меня. Толстозадый никогда не довозит заключенных до тюрьмы живыми.
– Я об этом кое-что слышал, – заметил Хэллоран, бросив выразительный взгляд на Рэйчел.
– Мне все равно, – пробормотала Рэйчел запальчиво. – Этот человек беглый заключенный, и, укрывая его, мы нарушаем закон.
– Не будем это сейчас обсуждать, – сказал Хэллоран твердо. – Почему бы тебе не пойти и не приготовить нам кофе?
Рэйчел молча вышла из комнаты. Она была в смятении. Логан Тайри – головорез, лишивший жизни по меньшей мере дюжину человек. Даже до их маленького городка докатилась молва о его «подвигах». О нем ходили слухи, что иногда он убивал за деньги, а иногда – просто для собственного удовольствия. Боже милосердный, Логан Тайри!
Глава 2
Время тянулось томительно медленно. Тайри раздражало бездействие. День за днем он продолжал праздно лежать в постели, но Рэйчел оставалась глуха к его протестам. Она была старательной, сдержанной и очень опытной сиделкой. Предупреждала его желания, удовлетворяла потребности и старалась сделать все возможное, чтобы он чувствовал себя хорошо. Но была тверда, как алмаз, когда он заговаривал о том, чтобы уехать. Впрочем, из постели она его тоже не выпускала.
– Черт возьми! – вспылил Тайри однажды днем, раздраженный ее упорством. – Я знаю, что вы мечтаете избавиться от меня. Так почему бы не отдать мне мою одежду и не выпустить меня на все четыре стороны?
– Я просто не хочу, чтобы у меня на совести была ваша смерть, – ответила Рэйчел. – Вы слишком слабы, чтобы дойти до двери, не говоря уже о том, чтобы в одиночку верхом пересечь страну. У вас еще не совсем прошла лихорадка, и я позволю вам встать с постели не раньше чем через пять дней.
– Черт побери! Еще целых пять дней! – сердито бормотал Тайри. Он провел в постели уже почти две недели, а этого было бы достаточно для любого. Еще пять дней! Да он от этого на стенку полезет.
Позже, в тот же день, Тайри выскользнул из постели и стал вспоминать, каково это – ходить. Рэйчел, чтоб ей было неладно, оказалась права, будто в воду глядела. Он чувствовал себя слабым. И бок у него болел чертовски. Но он старался отвлечься от боли, не думать о ней и продолжал мерить шагами комнату, молча проклиная Рэйчел. Черт бы побрал женщин, которые всегда правы!
Его всегда раздражали тесные помещения, и теперь, заключенный в спальне Хэллоранов, он чувствовал себя не лучше, чем в карцере юмской тюрьмы…
В той чертовой каморке он провел полных десять дней, и к тому же оставался гол, как новорожденный младенец, вспоминал Тайри с горечью. Там нельзя было даже лечь. Можно было только час за часом стоять или сидеть на корточках. Впрочем, если у тебя появлялась охота помолиться, можно было еще опуститься на колени. Но и таким манером избавиться от карцера было невозможно – на его памяти никому не удалось вымолить себе освобождения. Приходилось там оставаться, пока надзиратель не решал, что ты усвоил урок. А пока этого не произошло, оставался там, поджариваясь на раскаленном полу, когда температура поднималась выше ста десяти градусов по Фаренгейту. Зато ночью температура резко падала ниже шестидесяти.
Случалось, некоторые так и умирали в этом ящике. Случалось, сходили с ума, но Тайри посчастливилось сохранить рассудок, хотя с тех пор он всю оставшуюся жизнь питал отвращение к небольшим и закрытым помещениям…
Теперь он по нескольку раз в день совершал прогулки по спальне, а когда не ходил, то частенько стоял у окна, жадно вглядываясь в открывавшиеся взору лесистые холмы. Иногда он видел Рэйчел, работавшую в цветнике возле дома. Она мотыжила и разрыхляла землю, полола, подрезала саженцы, и это повторялось не реже двух раз в неделю. Наблюдать эту картину Тайри было приятно, потому что при всем своем упрямстве Рэйчел Хэллоран была прехорошенькой и смотреть на нее было одно удовольствие, особенно когда солнечные блики танцевали на золотых волосах. Это напоминало ему картину, изображавшую Мадонну, которую он однажды видел в Санта-Фе.
