Она была в коротенькой юбочке и в газовой белой блузке, под которой просвечивала ее грудь.
Фрэнк хотел опустить голову, он не хотел, чтобы она видела его слезы, но жестокий обруч сдавил его лоб, не давая ему нагнуться.
Розмари скинула блузку, расстегнула и сбросила юбочку. На ней остались лишь узкие полупрозрачные трусики. Ока подошла и села ему на колени, прижимаясь к его груди, обнимая и лаская его плечи и голову, ее жаркие губы покрывали его лицо поцелуями.
— Я даже не могу тебя обнять, — прошептал он.
— Ничего, ничего, — прошептала в ответ она. — Зато я могу. Подожди.
Она встала, сняла, переступая ногами, трусики и пересела на него верхом, он почувствовал влажное обжигающее прикосновение ее лона.
— У вас ровно две минуты, — раздался голос Драм-гула, усиленный громкоговорителем. — Ровно через две минуты будет включен ток.
— Скорее! Скорее!! — зашептала Розмари, нащупывая его фаллос и слегка оцуская свой таз между его ног, чтобы удобнее было ввести.
— А-а-а, — застонал в сладостной истоме Фрэнк.
— Сейчас, подожди, — жарко шептала Розмари, начиная быстро и размашисто работать бедрами, то обнажая, то вновь погружая в себя его фаллос.
— Господи, — прошептал он. — Как хорошо. Розмари двигалась все быстрее. Она хотела успеть
доставить ему его последнее наслаждение. Слезы текли из его глаз. Время словно остановилось. Их тела бились в сладостном быстром ритме, в неистовой попытке успеть настичь последнюю вспышку счастья.
— Достаточно! — громко объявил Драмгул. — Через пятнадцать секунд включается напряжение! Розмари, покиньте осужденного.
— Нет, нет, — зашептала она, прижимаясь к нему еще крепче и покрывая его лицо неистовыми поцелуями. Бедра се метались.
— Все, Розмари, уходи, — попытался освободиться от ее объятий Фрэнк. — Прощай.
— Нет, нет, еще чуть-чуть.
Пот заливал его лицо. Он хотел скинуть с себя девушку, но железные клещи снова вцепились в его руки, ноги, живот и голову.
— Уходи!!! Они включат!!! Они сейчас включат!!! — закричал в ужасе он.
— Сейчас, сейчас, милый…
— Прочь!
Но Розмари лишь еще крепче прижалась к нему:
— Но вот же оно, а-а-а…
Фрэнк чувствовал, как огромная волна, целое цунами неведомого наслаждения словно бы поднимает его над пучиной этой жизни, приближая и приближая яркое солнце, яркое ослепительное солнце, которое, проникая в его жилы, в его кровь, в его сердце и мозг, словно бы растворяет его тело, оставляя вместо него бесконечное счастье.
— Розмари-и-и… — в сладостной судороге задергался он.
Но в следующий момент ужасный и неотвратимый удар обрушился, оглушая его, прокалывая, прорывая острыми железными кольями его барабанные перепонки. И адская вспышка словно разъяла, распяла на длинных иглах его глаза.
— Фамилия?! Номер?! — раздался металлический голос из громкоговорителя.
Фрэнк очнулся, обнаруживая себя снова на досках.
— Леоне, пятьсот десять, — произнес он, автоматически вскакивая и поворачиваясь к видеокамере.
Почти месяц Розмари не решалась заговорить с миссис Леоне о том, что так волновало ее. Они часто созванивались и разговаривали о Фрэнке, о будущем приближающемся его освобождении, о здоровье миссис Леоне и о работе Розмари, но лишь только девушка пыталась хоть как-то навести разговор на прошлые годы, когда отец Фрэнка работал в школе вместе с Драмгулом, как миссис Леоне или трагически замолкала, или резко переводила разговор на другую тему. Наконец Розмари решилась поговорить обо всем с миссис Леоне прямо. „Скажу все, что я знаю про фотографию, — подумала она, — а, может быть, и про дом“. Она стала ждать благоприятного случая, чтобы отправиться в гости, и случай скоро предоставился. Миссис Леоне написала очередное письмо сыну и озабоченная тем, что с момента перевода Фрэнка в „Бэйкли“, не получила еще ни одного его ответа, попросила Розмари отвезти заодно и ее письмо, когда девушка сказала, что собирается съездить в „Бэйкли“ еще раз, передать свое письмо и поговорить о возможности свидания. По телефону они договорились на среду, и весь вечер вторника Розмари промучилась, думая о том, как повести разговор.
Утром перед визитом она решила к матери Фрэнка заехать на Форест авеню и еще раз взглянуть на дом с колоннами, дом номер тридцать семь, память о котором не давала ей покоя. Она остановила машину, как и в прошлый раз, напротив решетки и долго не выходила, разглядывая дом из кабины. Желтый, трехэтажный, с колоннами, слева решетка с вензелями, справа подъезд и окно. „Ничего особенного“, — подумала Розмари. И вдруг мелькнуло: „Надо бы сфотографировать. Тогда можно будет показать подруге. Вдруг я все-таки ошибаюсь. Начну задавать миссис Леоне нелепые вопросы, называть какие-то адреса, фамилию какого-то Корта и окончательно ее вспугну. А следующий случай с визитом может не скоро представиться. Как же быть?“ Она лихорадочно продолжала думать. „Съездить домой за поляроидом — это быстро. Но вот подруга? Вдруг ее нет дома или она сегодня занята?“ Розмари вышла из автомобиля и огляделась в поисках телефонного аппарата. На счастье подруга оказалась дома и ничего не имела против, если после обеда Розмари заедет к ней на часок. Осталось только успеть сфотографировать дом. Девушка села в машину и поехала за фотоаппаратом. Дома она долго не могла его найти. Она перерыла все ящики письменного стола, осмотрела полки в шкафу и на стеллаже и наконец обнаружила его в тумбочке под телевизором. По дороге на Форест авеню она гнала машину быстрее обычного, потому что сгущались тучи и вот-вот должен был пойти дождь. Так оно и случилось, стоило ей остановиться перед домом с колоннами, как по крыше кабины забарабанил дождь. В надежде, что он скоро кончится, Розмари достала сигарету и закурила. Прошло пять минут, десять, двадцать, сорок, дождь не кончался. Розмари посмотрела на часы, пора было ехать к подруге, ведь она должна еще вовремя нанести визит миссис Леоне. „Черт, как обидно, что вся затея с фотографией срывается“, — подумала Розмари, не зная, ехать ли ей к подруге или позвонить и, извинившись, перенести визит. И в это самое время дождь утих, а выглянувшее солнце осветило дом. Появившаяся через тридцать секунд фотография, оказалась довольно темной и неясной, все же пелена дождя сделала свое дело, но основные детали — колонны и вензеля на решетке — были видны. Снова пошел сильный дождь. Розмари включила зажигание и направила автомобиль в сторону центра. „Но как же мне показать фотографию подруге? — думала она по дороге. — Ведь она опять станет интересоваться, почему это меня так волнует?“ Подруга была не очень близкая, а Розмари не хотела, чтобы пошли слухи о том, что она интересуется отношениями Драмгула с миссис Леоне, потому что любовником подруги был комиссар полиции. Почти доехав до дома подруги, Розмари передумала и решила ехать сразу к миссис Леоне. Ругая сама себя за свою женскую непоследовательность, она остановила машину у телефонного аппарата и позвонила подруге, извинившись за то, что не может приехать, как обещала, потому что должна встретить тетю, которая неожиданно прилетает из Нью-Йорка. Положив трубку, Розмари вышла из будки и села в машину, направляясь к миссис Леоне.
Они попили чаю с тортом, поговорили о том-о сем. Миссис Леоне пошла за письмом в соседнюю комнату, вернулась и передала его Розмари. Пора было прощаться, а девушка все не могла решиться. Наконец, уже в прихожей она вдруг достала фотографию и протянула ее матери Фрэнка, пристально вглядываясь в ее лицо.
— Скажите, вам ничего не напоминает этот дом? — спросила Розмари.
Миссис Леоне взяла в руки фотографию и лицо ее побледнело.
— Зачем, — прошептала она. — Зачем ты спрашиваешь меня об этом?
— Вы были сфотографированы на фоне этого дома с одним человеком. Эту фотографию носил в своем бумажнике Драмгул.
