Изуродованный «форд» предстал перед их глазами. Перебитые стекла, помятая крыша, искореженный капот.
— Да, — вздохнул Даллас.
— Мы вложили в эту машину всю нашу душу и все последние сбережения, — сказал Здоровяк.
— Драмгул говорит, — закашлялся Даллас, — что если мы посмеем снова ее восстанавливать, то он займется нами со всей серьезностью.
— Но ведь это наша машина! — воскликнул Джон.
— Мы делали ее на свои деньги. Фрэнк, разве мы перестанем бороться?!
Он посмотрел на Фрэнка, ожидая, что тот поддержит его, но Леоне молчал.
— Мы снова сделаем ее, — сказал Даллас. — Мы потратим последние силы, но мы им докажем. И Грейвс, и Драмгул должны знать, что так просто мы не сдадимся.
Здоровяк неопределенно покачал головой.
— Фрэнк, что ты молчишь? — обратился к нему Джон.
Но Фрэнк не отвечал. Он молча уставился в пол. Джон обернулся к Здоровяку:
— Скажи, что ты думаешь?
— Пусть Фрэнк решает, — сказал Здоровяк. — Он у нас главный механик.
— Мы же просто сделаем ее, она будет стоять, — сказал Даллас. — И все будут знать, что просто сделали ее и все.
И Даллас, и Джон и Здоровяк, все они повернулись к Леоне, ожидая его ответа. Молчать больше было нельзя, Фрэнк тихо, но твердо сказал:
— Я думаю, надо об этом забыть.
— Как же мы можем забыть об этом?! — закричал Джон. — Ты же сам щворил: у нас мало что есть, но мы должны это защищать!
— Это не твоя машина, — ответил Фрэнк. — Она все равно принадлежит начальнику тюрьмы. Он что, будет разрешать тебе на ней разъезжать по пятницам? А тебе, Даллас, по воскресеньям? Это машина Драмгула, неважно, что мы починили ее на свои деньги. Она принадлежит ему. И этот гараж принадлежит ему. Все здесь принадлежит ему.
— Это наша машина! — снова выкрикнул Джон. Он был готов расплакаться, наш маленький ребенок.
— Нет. Ты просто инструмент в его руках, — мрачно покачал головой Фрэнк. — Пусть все так и останется.
— Но дело же не в том, что это машина Драмгула, — возразил Даллас. — А в том, что мы ее сделали. Мы же делали ее для себя, а не для него. И сейчас мы будем делать ее для себя и вопреки ему.
— И кто-нибудь из нас опять загремит в карцер, — прервал его Фрэнк. — Ты же сам передавал нам его слова. Зачем же снова нарываться?
— Я думал, ты наш лидер! — выкрикнул вдруг Джон. Здоровяк по-прежнему молчал. Фрэнк повернулся к Джону и холодно посмотрел ему в глаза.
— Мне осталось меньше двух месяцев. Меньше, чем через два месяца я выйду отсюда, и ничто меня не остановит. Если бы мне еще впереди было мотать несколько лет, тогда другой разговор. А так… Зачем мне опять в карцер? Драмгул засадит меня теперь на три месяца.
— Ты сломался, Фрэнк, — горько усмехнулся Джон. — Ты отказываешься бороться.
— Да, я отказываюсь бороться, совершая ребяческие бессмысленные поступки. Все. Поступайте, как хотите. С этой машиной я не хочу больше связываться. В конце концов, один раз я ее уже починил. И, по- моему, я никого из вас не предаю, если отказываюсь участвовать в этой затее.
Фрэнк посмотрел на Здоровяка.
— Здоровяк, что ты молчишь? — обратился он к мулату. — Скажи, что ты про все это думаешь? Ты здесь самый старший. Или ты что, тоже считаешь, что тот гудок, про который я вам рассказывал, и та красная яркая лампа и команда «Фамилия! Номер!» — что это все сломало меня?
Здоровяк грустно посмотрел на искореженную машину, потом взял с полки стеллажа, у которого они стояли, автомобильную свечу и покрутил ее в пальцах. Все молчали, ожидая, что он скажет.
— Наверное, — сказал Здоровяк, кладя, наконец, на место свечу, — Фрэнк прав. Если бы тебе, Даллас, предстояло сидеть здесь не сорок лет, а два месяца, ты бы тоже отказался. И ты, Джон, — он посмотрел на Джона. — Тебе еще не два месяца, а четыре года здесь куковать.
— Но… — попытался было заспорить Джон.
— Помолчи, — обрезал его Здоровяк, вкладывая в тон, каким он это сказал, весь свой невеселый тюремный опыт, и так посмотрел на Джона, что тот сразу осекся.
— Поэтому, — продолжил Здоровяк, — и я бы на месте Фрэнка отказался. А ты, Фрэнк, — он перевел взгляд на Леоне, — можешь быть спокоен, я не считаю что ты предаешь меня, — он посмотрел на часы. — Ладно, пойдем пожрем, время обеда.
Все четверо вышли из гаража. Было совсем тепло, и солнце светило уже по-летнему. Охранник не вышке, положив карабин на перила, подставил лицо солнечным лучам. На стадионе, раздевшись по пояс, несколько зэков гоняли футбольный мяч. Другие качались в спортивном уголке, поднимали гири и штанги. Двое или трос просто лежали рядом с беговой дорожкой, они сняли даже брюки и их белые незагорелые тела отчетливо выделялись в дальнем конце стадиона на фоне зеленеющей травы.
Даллас и Здоровяк, о чем-то разговаривая, пошли вперед. Джон и Фрэнк молча последовали за ними.
— Фрэнк, — взял друга за локоть Джон.
— Что? — обернулся на него Фрэнк.
Лицо Леоне было бесстрастно и невозмутимо.
— Ты обиделся на меня? — спросил его Джон.
— С чего ты взял?
— Ну… прости меня. Я погорячился. Я же, видишь, какой еще молодой. Черт с ней, с этой машиной. Ну не сердись на меня, ладно?
— Хорошо, — сказал Фрэнк.
В столовой было особенно шумно. Зэки галдели, делясь впечатлениями, ругаясь, смеясь, рассказывая анекдоты. Теплый солнечный день словно насытил каждого энергией жизни, и теперь она с избытком переливалась в общении. Старший по мастерским, высокий длинноволосый индеец, подозвал Здоровяка, Далласа и Джона и заговорил с ними про какие-то запчасти и «шевроле». «Наверное, ремонтируют новую машину», — подумал Фрэнк. Он решил занять столик, пока друзья обсудят свои дела. Команда Здоровяка была занята устройством спортзала и потому опаздывала на обед. Фрэнк огляделся. Никого из приятелей вокруг не было. Один парень из команды Грейвса, пройдя мимо, подозрительно покосился на него. Фрэнк встал в очередь, переходя от секции к секции и ставя себе на поднос первое, второе, закуски и компот. Он заметил столик на четверых у окна и решил направиться туда. Ему оставалось буквально два шага до столика, когда перед ним возникла фигура Грейвса, загораживая солнечный свет из окна, который так живописно раскрашивал борщ и салат из огурцов с помидорами на его подносе.
— Эй, Леоне, — нагло проговорил Грейвс. — Посмотри-ка сюда.
Он постучал грязным ногтем по пряжке своего ремня, и Леоне вдруг увидел, что вместо пряжки к ремню приделана фигурка бегущего мустанга, которую Грейвс отломал от радиаторной решетки «форда». Фрэнк почувствовал, как в глубине его существа зарождается глухая и яростная сила, которая, если дать ей разрастись, затопит всю его душу, и безудержный гнев, завладев всем его телом, может совершить непоправимое. Леоне еле сдерживал себя, чтобы не швырнуть поднос с борщом, котлетами, огурцами и помидорами в это лоснящееся от убожества, самодовольное ухмыляющееся лицо.
— Эта штука, — тем же тоном продолжал Грейвс, — часто напоминает мне о тебе.
Фрэнк молчал. Он сделал шаг, чтобы обойти Грейвса, но тот снова загородил ему дорогу.
— Меня вся тюрьма спрашивает, — не унимался Грейвс, — откуда у тебя такая клевая пряжечка? А я говорю, да вот у этого мудака Леоне, с «фордика» его отломал.
Фрэнк поднял на Грейвса взгляд, полный еле сдерживаемой ярости. «Спокойнее, Леоне», — говорил он своему колотящемуся сердцу.
