О: Он не знает. Просто на всякий случай.
Д: Но, папа, в этом нет смысла. Я не улыбаюсь для того, чтобы позднее сказать тебе, что я злюсь, перестав улыбаться.
О: Знаешь, я думаю, что это отчасти и есть причина улыбаться. И есть множество людей, которые улыбаются, чтобы сказать тебе, что они не злятся, когда в действительности злятся.
Д: Но это другая вещь, папа. Это один из способов лгать лицом. Как при игре в покер.
О: Да.
* * *
О: На чем мы остановились? Ты думаешь, что французам нет смысла так сильно стараться, чтобы говорить друг другу, что они не злятся или не обижаются. Но о чем, в конце концов, бывает большинство разговоров? Я имею в виду, среди американцев?
Д: Но, папа, о самых разных вещах - о бейсболе, о мороженом, о садах и играх. Люди говорят о других людях, о себе и о том, что они получили на Рождество.
О: Да-да... Только кто слушает? Хорошо, пусть они говорят о бейсболе и садах. Но обмениваются ли они информацией? И если да, то какой информацией?
Д: Конечно. Когда ты приходишь с рыбалки и я спрашиваю тебя: 'Ты что-нибудь поймал?', а ты говоришь: 'Ничего', то я не знаю, что ты ничего не поймал, пока ты мне не скажешь.
О: Хм...
* * *
О: Хорошо. Ты упоминаешь мою рыбалку - вопрос, который меня задевает, и возникает пробел, молчание в разговоре. И это молчание говорит тебе, что мне не нравятся шуточки о том, сколько рыб я не поймал. Это точно как француз, который перестает размахивать руками, когда обижается.
Д: Прости, папа, но ты сказал...
О: Нет, подожди минуту... не надо напускать тумана извинениями. Ведь завтра я опять пойду на рыбалку... и я знаю, что вряд ли я поймаю рыбу.
Д: Но, папа, ты сказал, что все разговоры говорят другим людям только то, что ты на них не злишься...
О: Разве? Нет, не все разговоры, но многие. Иногда, если оба человека готовы внимательно слушать, есть возможность сделать больше, чем обменяться приветствиями и добрыми пожеланиями. Даже сделать больше, чем обменяться информацией. Два человека могут даже обнаружить что-то, чего никто из них до этого не знал.
О: Тем не менее, большинство бесед бывает только о том, злятся ли люди или о чем-то вроде этого. Они заняты, рассказывая друг другу о своем дружелюбии, что иногда является ложью. В конце концов, что происходит, когда они не могут придумать, что сказать? Они все испытывают неловкость.
Д: Но разве это не информация, папа? Я имею в виду, информация о том, что они не подшучивают?
О: Несомненно, да. Но это другой вид информации, нежели сообщение 'Кот лежит на подстилке'.
* * *
Д: Папа, почему люди не могут просто сказать: 'Я над тобой не подшучиваю' и на этом успокоиться?
О: Ага, теперь мы подходим к настоящей проблеме. Суть дела в том, что сообщения, которыми мы обмениваемся при жестикуляции, в действительности не есть то же самое, что любой перевод этих жестов в слова.
Д: Я не понимаю.
О: Я имею в виду, что никакое количество чисто словесных уверений, что кто-то злится или не злится, не есть то же, что можно сказать жестом или тоном голоса.
Д: Но, папа, не может быть слов без какого-то тона голоса, ведь так? Даже если кто-то старается свести тон к минимуму, другие люди услышат, что он себя сдерживает. И это будет разновидность тона, разве нет?
О: Да, полагаю, это так. Кроме того, это то же, что я только что сказал о жестах: прекратив жестикуляцию, француз может сказать что-то особое.
О: Но что тогда я имею в виду, когда говорю, что 'просто слова' никогда на могут передать то же сообщение, что и жесты, если 'просто слов' не существует?
Д: Ну, слова можно написать.
О: Нет, это не разрешит затруднения. Поскольку написанные слова по-прежнему имеют некий вид ритма и по-прежнему имеют обертоны. Дело в том, что просто слов не существует. Слова бывают только вместе с жестом, или тоном голоса, или чем-то в этом роде. Однако жесты без слов вполне обычны.
Д: Папа, почему когда в школе нас учат французскому, нас не учат размахивать руками?
О: Я не знаю. Я уверен, что не знаю. Вероятно, это одна из причин, по которой изучение языков кажется людям таким трудным.
* * *
О: Тем не менее, все это чепуха. То есть идея, что язык состоит из слов, есть полная чепуха. Когда я сказал, что жесты не могут быть переведены в 'просто слова', я говорил чепуху, поскольку такой вещи, как 'просто слова', нет. И весь синтаксис, и грамматика, и все прочее есть чепуха. Все это основано на идее, что существуют 'просто' слова... А их нет.
Д: Но, папа...
О: Послушай меня, мы должны начать все с начала и предположить, что язык изначально и главным образом является системой жестов. В конце концов у животных есть только жесты и тоны голоса, а слова были изобретены позднее. Намного позднее. А еще позднее были изобретены школьные учителя.
Д: Папа?
О: Да?
Д: Хорошо было бы, если бы люди отбросили слова и вернулись к использованию одних жестов?
О: Хм... я не знаю. Конечно, мы не могли бы вести такие разговоры, как этот. Мы могли бы только лаять или мяукать, размахивать руками, смеяться, ворчать и плакать. Но это, вероятно, было бы весело. Это превратило бы жизнь в вид балета, когда танцоры придумывают собственную музыку.
Дочь: Папа, эти беседы серьезны?
Отец: Конечно.
Д: А это не игра, в которую ты со мной играешь?
О: Боже упаси! Это игра, в которую мы играем вместе.
Д: Тогда они не серьезны!
* * *
О: Давай ты расскажешь мне, что ты понимаешь под словами 'серьезный' и 'игра'.
Д: Ну... это когда ты... я не знаю.
О: Когда я что?
Д: Я имею в виду... для меня эти беседы серьезны, но если ты только играешь в игру...
О: Давай помедленнее. Давай посмотрим, что хорошего и что плохого в 'игре' и 'играх'. Во-первых, я не забочусь (не слишком забочусь) о выигрыше или проигрыше. Когда твой вопрос ставит меня в трудное положение, я, конечно, стараюсь несколько сильнее, чтобы думать точнее и говорить яснее. Но я не блефую и не ставлю ловушек. Также нет искушения обмануть.
Д: Вот именно. Для тебя это не серьезно. Это игра. Люди, которые обманывают, просто не знают, как играть. Они относятся к игре, как к чему-то серьезному.
О: Но это серьезно.
Д: Нет, не серьезно... Не для тебя.
О: Это потому, что я не хочу обманывать?
Д: Да, частично поэтому.
О: А ты все время хочешь обманывать и блефовать?
Д: Нет. Конечно, нет.
О: И что тогда?
