Д: Да, поскольку если практика имеет в виду цель, т.е. если у птицы есть цель, тогда практика является рациональной, а не инстинктивной. Разве ты так не говорил?
О: Да, я так говорил.
Д: Мы можем обойтись без идеи 'инстинкта'?
О: А как бы тогда ты объясняла вещи?
Д: Хорошо. Я бы смотрела только на маленькие вещи: когда что-то хлопает, собака подпрыгивает. Когда земля уходит из-под ног, собака дергается. И так далее.
О: Ты хочешь сказать - одни бесы, а богов нет?
Д: Да, что-то вроде этого.
О: Хорошо. Есть ученые, которые пытаются так говорить, и это становится очень модным. Они говорят, что это более объективно.
Д: А это так?
О: О, да.
Д: Что значит 'объективно'?
О: Ну, это значит, что ты очень строго смотришь на те вещи, которые выбрал для рассматривания.
Д: Это кажется правильным. Но как объективные люди выбирают, относительно каких вещей быть объективными?
О: Ну, они выбирают те вещи, относительно которых объективным быть легко.
Д: Ты имеешь в виду, легко для них?
О: Да.
Д: Но как они узнают, что какие-то вещи - легкие?
О: Я полагаю, они пробуют разные вещи и находят опытным путем.
Д: Значит, это - субъективный выбор?
О: О, да. Весь опыт субъективен.
Д: Но он - человеческий и субъективный. Они решают, относительно каких фрагментов поведения животных быть объективным, консультируясь с человеческим субъективным опытом. Разве ты не говорил, что антропоморфизм это плохо?
О: Да, но ведь они пытаются быть не людьми.
Д: Какие вещи они отбрасывают?
О: Что ты имеешь в виду?
Д: Субъективный опыт показывает им, относительно каких вещей быть объективным легко. Тогда они идут и изучают эти вещи. Но на какие вещи их опыт указывает как на трудные? Они избегают этих вещей. Каких вещей они избегают?
О: Ну, ранее ты упомянула нечто, что называется 'практи-кование'. Относительно этой вещи быть объективным трудно. Есть и другие вещи, которые трудны в том же смысле. Например, игра. Или исследование. Трудно быть объективным относительно того, действительно ли крыса исследует и действительно ли играет. Поэтому они не исследуют этих вещей. Также есть любовь. И, конечно, ненависть.
Д: Понимаю. Это вещи такого типа, для которых я хотела изобрести отдельные инстинкты.
О: Да, такого типа. И не забудь юмор.
Д: Папа, животные объективны?
О: Я не знаю, вероятно, нет. Я также не думаю, что они субъективны. Я не думаю, что они расщеплены подобным образом.
Д: Правда ли, что людям особенно трудно быть объективными относительно более животной части своей природы?
О: Думаю, да. Во всяком случае, так говорил Фрейд, и я думаю, что он был прав. А почему ты спрашиваешь?
Д: Из-за этих бедных людей. Они пытаются изучать животных. И они специализируются на тех вещах, которые они могут изучать объективно. А они могут быть объективны только в отношении тех вещей, в которых они сами меньше всего похожи на животных. Наверное, им это трудно.
О: Нет, такого необходимого следствия нет. Для людей по-прежнему возможно быть объективными относительно некоторых вещей в своей животной природе. Ты не показала, что всё животное поведение входит в то множество вещей, относительно которых люди не могут быть объективными.
Д: Нет?
* * *
Д: Какие есть действительно большие различия между людьми и животными?
О: Ну, интеллект, язык, инструменты. Вещи вроде этих.
Д: И людям легко быть интеллектуально объективными на языке по поводу инструментов?
О: Это верно.
Д: Но это должно означать, что в людях есть целое множество идей, которые все связаны воедино. Что-то вроде второго существа внутри цельного человека, и это второе существо должно иметь весьма отличающийся способ думать обо всем. Объективный способ.
О: Да. Королевская дорога к сознанию и объективности идет через язык и инструменты.
Д: Но что происходит, когда это существо смотрит на все те части личности, относительно которых людям трудно быть объективными? Оно просто смотрит? Или оно вмешивается?
О: Оно вмешивается.
Д: И что происходит?
О: Это очень страшный вопрос.
Д: Продолжай. Если мы собираемся изучать животных, мы должны взглянуть в лицо этому вопросу.
О: Хорошо... поэты и художники знают ответ лучше ученых. Позволь мне прочитать тебе отрывок[8]:
Мысль претворить возмогла Бесконечность живую в коварного Змия, В пламени всепожирающем миру представшего, - и человеки, Плача, бежали от взора его в Сокровенного Мрака чащобы, Ибо из Вечных Лесов получились премногие смертные Земли, В вихре пространства вращаясь, потоплены, как в океане, - и только Плоти вершины последние чуть поднимались над черной водою. Змиеподобный воздвигнуть во славу Коварного Храм порешили, - Тень Бесконечности, ныне разъятой на циклы конечных вращений, Ангелом стал Человек, Небо кругом, Господь - венценосным тираном.
Д: Я не понимаю. Звучит устрашающе, но что это значит?
О: Хорошо. Это не есть объективное высказывание, поскольку оно говорит о последствиях объективности - того, что поэт здесь называет 'мысль', - для цельной личности или цельной жизни. 'Мысль' должна оставаться частью целого, но вместо этого она самораспространяется и вмешивается во все остальное.
Д: Продолжай.
О: Она разрезает все на кусочки.
Д: Я не понимаю.
О: Хорошо, первый разрез проходит между объективной вещью и всем остальным. Затем внутри того существа, которое сделано по модели интеллекта, языка и инструментов, естественным образом развивается цель. Инструменты имеют цели, а все, что блокирует цель, становится препятствием. Мир объективного существа расщепляется на 'полезные' вещи и 'мешающие' вещи.
Д: Да. Это я понимаю.
О: Хорошо. Затем существо применяет это расщепление к миру цельного человека, и 'полезное' и 'мешающее' становятся Добром и Злом, а мир расщепляется между Богом и Змеем. За этим следуют все новые и новые расщепления, поскольку интеллект всегда классифицирует и разделяет вещи.
Д: Умножает объяснительные принципы сверх необходимости?
О: Правильно.
Д: Поэтому когда объективное существо смотрит на животных, оно неизбежно расщепляет вещи и заставляет животных выглядеть как человеческие существа, у которых интеллект вторгся в душу.
