Вошел Караманлис.
— Александр, мне кажется, тебе уже нужно уйти, — твердо сказал он. — Твоей матери необходимо отдохнуть.
Александр кивнул, затем снова обратился к матери:
— Я должен идти, manna mou, — промолвил он. — Я зайду позже.
— Хорошо, сынок, — прошептала она. Голос её был уже почти не слышен. — Только не очень задерживайся.
Александр склонился над ней, легонько поцеловал в щеку и вышел из комнаты.
Константин Киракис нервно мерил шагами пол в своем кабинете. За последний час он выкурил добрых полдюжины своих излюбленных египетских сигарет. Мелина — его обожаемая жена и верная спутница жизни — угасала на глазах, а он был бессилен хоть чем-то помочь ей. Никогда прежде всемогущий и уверенный в себе Киракис не ощущал подобной беспомощности. И сейчас, глядя на умирающую жену и сознавая, что кончина её неотвратима, он сам испытывал смертные муки.
— Папа?
Вздрогнув от неожиданности, Киракис обернулся и увидел Александра, который, повесив голову, стоя в дверном проеме. Киракис жестом пригласил его войти. Александр молча пересек комнату и обессиленно рухнул в кресло напротив письменного стола отца. И, не говоря ни слова, горестно покачал головой.
— Ты уже виделся с матерью? — спросил Киракис, закуривая очередную сигарету.
Александр кивнул.
— До сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле, — глухо промолвил он. — В последний раз, когда я её видел — Господи, ведь это было всего несколько месяцев назад, на Рождество! — она выглядела совершенно нормально. Даже казалась мне цветущей! Как же это возможно?
— Сам не представляю, — с горечью произнес Киракис. — После возвращения из Нью-Йорка она чувствовала себя прекрасно. Да и выглядела просто как огурчик. — Он присел на краешек массивного стола. — И вдруг, ни с того, ни с сего, несколько дней назад… Как гром среди ясного неба. — Он беспомощно передернул плечами. — Просто ума не приложу — что могло случиться?
Александр встрепенулся и поднял голову.
— Несколько дней назад? — спросил он. — Несколько? И ты столько прождал, прежде чем решился дать мне знать? Почему?
— Поначалу никто не думал, что речь идет не просто об обычном недомогании, — ответил Киракис, загасив окурок. — Мелина в последние годы вообще остро реагировала на перемену погоды, вот и в этот раз все решили, что дело именно в погоде. Да, она чаще обычного жаловалась на усталость, но в остальном — казалось, что все совершенно нормально. То, что на самом деле все гораздо хуже, я понял лишь сегодня утром — и сразу отправил тебе телефонограмму. А потом послал за Периклом.
— Ты так веришь в целительные возможности Караманлиса? — не удержавшись, спросил Александр. — Может быть, в больнице ей сумели бы помочь?
Киракис отрицательно покачал головой.
— Караманлис — замечательный врач, — сказал он. — А твоей матушке, Александр, помочь, увы, невозможно. Перикл и без того сделал все возможное, чтобы ты застал её в живых.
— Мамочка считает, что все в руках Божьих, — произнес вдруг Александр, припоминая разговор с Мелиной.
Киракис грустно улыбнулся.
— Да, — со вздохом произнес он. — Она всегда непоколебимо верила в Бога. Жаль, что я не могу разделить этой веры. Я всегда находил это крайне обременительным.
Александр кивнул.
— Да, я тоже никак не мог заставить себя поверить в Бога, — признался он. — Тем более — сейчас. Хотя я готов сказать или сделать все, что угодно, лишь бы мамочка была счастлива. Я пообещал ей, что попытаюсь уверовать… Для неё это очень важно.
Киракис, в свою очередь, понимающе кивнул. Он тоже дал Мелине такое же обещание, хотя вовсе не был уверен, что его сдержит.
— Я готов на все, чтобы она отошла счастливой и умиротворенной, — промолвил он.
Александр ненадолго призадумался, потом сказал:
— Мне всегда казалось, что я уже к этому готов. Ведь мне ещё с детского возраста внушали, что мама тяжело больна, и поэтому я думал, что буду готов к ее… — Он запнулся, не в силах выговорить трагическое слово.
— Я тоже, — признался Киракис.
Александр откинулся на спинку кресла и зажмурился. Он чувствовал себя вконец разбитым. Сказывались накопившееся напряжение, утомительный перелет и недостаток сна. Он всерьез опасался, что не выдержит.
Киракис пристально посмотрел на сына; пожалуй, впервые он заметил, насколько тот утомлен.
— Ты потратил много сил, Александр, — мягко произнес он. — Да и разница во времени наверняка сказывается. — Приляг и поспи немного.
Александр выразительно помотал головой.
— Я устал, папа, но заснуть все равно не смогу, — сказал он. — Не в такое время.
— Я тебя прекрасно понимаю, — сказал Киракис. Александр впервые за долгие годы услышал в отцовском голосе нотки нежности. — Но сейчас мы бессильны сделать для неё хоть что-нибудь. Она спит и, надеюсь, проспит до утра.
— А вдруг она не проснется? — дрогнувшим голосом спросил Александр. — Нет, папа, спать я не лягу. Я заставлю себя бодрствовать. Я должен быть рядом, если она меня позовет.
— Но ведь ты здесь, — увещевающим тоном произнес Киракис. — Если возникнет необходимость, я тебя сразу разбужу.
Александр внимательно посмотрел на него. Отец выглядел вконец измученным.
— А как же ты? — спросил он. — По-моему, тебе тоже пора отдохнуть.
— Скоро отдохну, — ответил Киракис, слезая на пол. Приостановившись перед застекленной балконной дверью, он сказал:
— Я вижу, вертолет ещё не улетел.
— Да, я попросил пилота задержаться, — пояснил Александр. — Дело в том, что я не захватил с собой ни белья, ни какой-либо одежды. Я хочу отправить его в Афины за покупками.
Киракис кивнул.
— Да, Елена уже сказала мне, что ты прилетел налегке.
— Мне некогда было собираться. Я выехал в ту же минуту, как только получил телефонограмму. — Чуть помолчав, он усмехнулся и добавил: — Я вижу, Елена по-прежнему остается твоим главным и самым надежным источником информации.
Его отец снова кивнул.
— Да. Старые привычки ломать трудно, — ответил он. — Я убежден, что все твои вещи по-прежнему лежат на своих местах, но, если тебе что-то понадобится… — Он говорил, почти не думая, стараясь хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, опасаясь, что вот-вот не выдержит и разрыдается на глазах у собственного сына.
— Я много думал по пути сюда, — сказал Александр. — Вспоминал свое беззаботное детство, как счастливы мы были, когда жили вместе. Ведь именно здесь прошли мои самые счастливые годы.
Киракис грустно улыбнулся.
— Да, помню, — сказал он. — Когда ты был маленький, сдержать тебя было просто невозможно. Ты был настоящий пострел. Такой егоза! К тому же две любящие женщины хлопотали над тобой, как наседка над цыплятами. Мама с Еленой просто из кожи вон лезли, чтобы не дать мне воспитать тебя по-своему. Интересно, кто из них разбаловал тебя больше?
— Да, они во мне просто души не чаяли, — мечтательно вздохнул Александр, припоминая, как мама с Еленой всегда скрывали его проказы от строгого отца, тщетно пытавшегося воспитать ребенка в спартанских традициях.
Киракис рассмеялся — впервые после приезда Александра.
