Боксер

развеселился.

Когда мелодия подходит к концу, он вдруг спрашивает:

— А куда это ты меня везешь?

— Гулять, — отвечаю я. — А ты что думал?

— Но у тебя ведь есть какая-то конкретная цель?

— Тогда ты знаешь больше, чем я.

— Ну и ладно.

Арон ловит по радио музыку, звучит русская народная песня. Он говорит, что у него появилось такое ощущение, будто я вдруг поехал в определенном направлении, словно приняв какое-то решение. Я отвечаю, что он ошибся, что уж конечно у меня не было никакой тайной цели и что, если ему так хочется, он может сам решить, куда нам ехать. Он еще раз повторяет те же слова:

— Ну и ладно.

Мы разъезжаем, пока день не подходит к концу, о доме Марка больше и мысли нет. Потом мы обедаем в деревенском трактире, и Арон требует, чтобы я позволил ему заплатить за нас обоих. Когда я высаживаю Арона у его дома, на дворе уже совсем темно. Он говорит:

— Это ты хорошо придумал.

4

Про Ирму, собственно, и рассказывать нечего.

Она явилась точно к назначенному часу. Марк пришел в полный восторг и сразу забыл и про игрушки, и про пирог, испеченный ко дню рожденья. Самодельному тряпичному жирафу, которого она принесла с собой, Марк обрадовался так, что стало как-то неловко за другие подарки. Арон и сам был доволен, ему еще ни разу не удавалось настолько обрадовать сына. А от ревности, которая на мгновения его охватывала, он защищался с помощью логики. Он говорил себе, что надо либо привести в дом женщину, которая для Марка ничего не значит, и тогда не следует опасаться столь бурных восторгов, либо женщину, которая окажется так же мила сердцу Марка, как эта сестра Ирма. Он говорил себе, что хотел своим выбором создать повод для ревности, а стало быть, и ревновать бессмысленно. А вдобавок, говорил он, детская любовь вообще неуправляема.

Арон пока не спрашивал Ирму, какое она приняла решение. Он предпочитал, чтобы она сама завела об этом речь, но до разговора у нее просто не доходили руки. Она возилась с Марком, да и присутствие мальчика ее, возможно, стесняло, но взгляды, которые она время от времени бросала на Арона и которые он назвал многообещающими, свидетельствовали о том, что его предложение не забыто. Робость, обычно нападавшая на Марка, когда к ним кто-нибудь приходил, исчезла, мальчик так разошелся, что взрослые вообще не могли вставить ни слова. Один раз Арон даже попросил сына пройти в соседнюю комнату и поиграть там, но успеха это не возымело ни малейшего. Ирма, вероятно, догадалась о причинах его просьбы и улыбнулась.

Лишь когда вечером Марка уложили, они оказались наедине за столом. Арон заранее раздобыл бутылку шампанского и размышлял, настало ли время принести эту бутылку из кухни и не приведет ли она к некоторым недоразумениям. С другой стороны — так размышлял он дальше, — о каких недоразумениях может идти речь? В последние дни он все отчетливей сознавал, что его предложение перебраться к ним, вести у него хозяйство и жить в одной с ним квартире в конце концов напоминает предложение руки и сердца. Если Ирма не совсем уж дура — кстати сказать, ничто на это не указывает, — она и сама должна была прийти к такому выводу. А раз так, то уже ее приход можно расценить как однозначный ответ. Вся ее приветливость, ее увлеченность в игре с Марком говорят о том, что лучшей ему не найти. И бутылку из кухни он приносить не стал. Ирма сказала:

— Вы очень красиво обставили свою квартиру.

— Что вы все ходите вокруг да около?

— Разве я хожу?

— Да.

— Вы весь день за мной наблюдали.

Арон вынужден был признаться себе, что Ирма, даже если ее слова показались ему не совсем уместными, попала в точку. Ну конечно же он непрерывно наблюдал за ней. И еще тверже, чем раньше, был убежден, что она прекрасно поладит с Марком, и, стало быть, ему очень важно ее согласие. Просто резкий вопрос был здесь неуместен, в конце концов, это он попросил ее о чем-то, а не она его. И потому он решил с этой секунды показать себя человеком, жить рядом с которым вполне приятно.

— Наблюдал или нет, — сказал он, — но вы должны мне сперва ответить.

— Да, — ответила Ирма, причем было непонятно, означает ли ее «да» согласие, или это просто подтверждение того, что она должна ему сперва ответить. — Надеюсь, я правильно вас поняла, вы хотите, чтобы я здесь жила.

— Вот именно.

— В этой квартире всего две комнаты?

При всем желании Арон не мог бы ответить, что намерен разделить с ней спальню. Конечно, так было бы проще всего, но он не мог заставить себя произнести эти слова. Вместо этого он предложил, чтобы она располагалась в гостиной, а они с Марком устроятся в другой комнате.

— А не очень ли это будет неудобно?

— Вполне возможно, — ответил Арон, — а разве у вас есть другое предложение?

Она покачала головой; серьезно, она не дала Арону понять, что он задал ей, по сути, весьма щекотливый вопрос, или, может быть, она сама этого не заметила.

Тогда Арон сказал:

— Не забывайте, что взамен вы принесете нам много радости. Так что, если подумать, для нас это сделка более выгодная, чем для вас. — Потом он спросил: — А когда вы могли бы приступить?

— Со следующего первого.

Этот ответ доказывал, что Ирма придерживается самых трезвых мыслей касательно своего будущего в доме Арона: чтобы легче подсчитывать, служебные отношения предпочтительно начинать с первого числа соответствующего месяца. Вдобавок она, может быть, должна заблаговременно предупредить руководство детского дома о своем уходе. Арон спросил, надо ли ему приехать, чтобы забрать ее оттуда. Она ответила, что не надо, все ее имущество прекрасно уместится в двух маленьких чемоданчиках, которые она может донести и без чужой помощи. Более конкретно об условиях, скажем о жалованье, страховке и ежегодном отпуске, разговора не было. Арон говорит, что Ирма так и не задала простой вопрос, который во все времена надо решить как можно раньше, вопрос между домоправительницей, тем более весьма молодой, и ее нанимателем относительно визитов мужчин. Возможно, его очень поразил бы такой вопрос, но он не был задан.

Когда они договорились о сроках, в их беседе стали возникать все более продолжительные паузы, тем более что, по словам Арона, он никогда не был интересным собеседником. И тогда он наконец достал бутылку шампанского.

Ирма с удивлением взглянула на этикетку:

— Господи ты Боже мой, как давно я не видела ничего подобного.

Арон хлопнул пробкой, она прижала пальцы к губам и прислушалась. Но Марк не проснулся. Арон разлил шампанское по бокалам и сказал:

— За хорошее начало.

После шампанского он проводил ее к поезду.

* * *

Через несколько недель Ирма перебралась к нему. Комнаты разделили, как и было уговорено, но до этого произошли весьма значительные события. Во-первых, Арон пошел с письмом офицера в ближайшую советскую комендатуру и вышел из нее уже переводчиком. Приступить к работе он собирался в ближайшее первое число, то есть в тот же день, когда Ирма начинала работать у него.

И все же его тревожили некоторые обстоятельства: раннее начало рабочего дня, ежедневно с восьми, конец — никогда не раньше пяти, а человек, с которым он разговаривал, дал понять, что иногда придется работать и сверхурочно. Потом жалованье. Каким оно было, Арон, по его словам, не может теперь вспомнить, а помнит он лишь то, что, когда ему назвали сумму, он счел это бездарной остротой. Зато есть хорошая продовольственная карточка, сказал его собеседник, а кроме того, можно делать покупки в