непривычно задумчивым видом глядела в украшенный росписью потолок.
— Ты придешь еще?
— Наверное. Или позову тебя к себе. Скоро закончится строительство моего дома в южной части Сиднея.
— О! Чем же ты занимаешься?
— Работаю.
— Жениться не собираешься?
Он усмехнулся.
— На тебе?
Элеонора засмеялась, поняв шутку.
— Нет, вообще.
— Не собираюсь.
— Но я чувствую — у тебя за эти годы было немало женщин.
— Таких как ты, — достаточно, — спокойно ответил Конрад. Потом сказал: — Могу я пригласить тебя поужинать где-нибудь?
— Разумеется. Когда?
— Хотя бы послезавтра, в восемь часов.
— Хорошо, договорились. Заедешь за мной?
— Да. До встречи, Элеонора.
Когда он уже был на пороге, женщина сказала:
— Все же я первая ввела тебя в мир любви, не забывай, мой милый мальчик!
И Конрад ответил, так, что даже Элеонора почувствовала скрытую в нем ожесточенность против мира и живущих в нем людей:
— Не обольщайся, драгоценная, это сделала не ты!
Конрад повез Элеонору в недавно открывшийся ресторан, расположенный в живописном местечке на берегу океана. Это было двухэтажное здание с белым потолком в форме полусферы, который поддерживался рядом колонн из узорчатого мрамора, с выложенным полированными плитами полом и позолоченными светильниками. От пола до потолка высились огромные окна, в прозрачных стеклах отражались с внешней стороны — огни набережной, с внутренней— освещение ресторана, потому панорама города казалась сплошной иллюминацией. В залах свет растекался по сторонам, мягко ложился на стены, и в углах, заставленных множеством ящиков с вьющимися растениями, становился загадочно- приглушенным.
Конрад и Элеонора сели за ореховый столик. Женщина поправила боа, прикрывавшее обнаженные плечи, качнула алмазными серьгами и заученно улыбнулась. На ее тонких белых пальчиках сверкали кольца.
Конрад обвел глазами зал. Состоятельная публика: нарядные женщины, джентльмены в строгих фраках. Семь лет назад он, влезая в непомерные долги, возил Элеонору в такие заведения, смотрел на нее со страстной мукой пылкого юного сердца и думал: вот было бы счастье — иметь много денег, часто бывать здесь, исполнять желания этой женщины! Теперь у него были деньги, он мог ужинать в дорогих ресторанах и эта женщина принадлежала ему, но… Только холод и пустота жили в его душе!
Элеонора просматривала отпечатанное золотом меню, а Конрад все взирал на людей сквозь призму своих мыслей и чувств. Шуршание шелков, приглушенный смех, хлопанье пробок на бутылках с шампанским, звон серебряной посуды, голоса, голоса…
И вдруг он увидел Тину. Она сидела возле стеклянной стены в обществе рыжеволосых, очень похожих друг на друга девушки и молодого человека, а также юной леди с аристократической внешностью и несколько надменным взглядом. Они говорили, смеялись и переглядывались, время от времени поднимая бокалы.
На Тине было надето абрикосового цвета платье с ажурным воротником, волосы спускались чуть ниже плеч, лицо освещалось золотистыми огнями и — о чудо! — она улыбалась прекрасной чистой улыбкой, какую Конрад видел у нее в Кленси пять лет назад. Значит, она обрела новые силы и веру в жизнь! Кто-то помог ей — может быть, эти люди? Кто-то, но не Конрад О'Рейли.
Он смотрел на нее со странной тоской, как на недосягаемо далекую звезду. У нее своя жизнь, новые друзья… Она даже не видит его, не замечает в мелькании чужих лиц. А может, это и к лучшему? Ведь он здесь с Элеонорой, самой шикарной женщиной Сиднея, самой дорогой, расчетливой и, наверное, самой бездушной. Он решил пожить с нею, пока не надоест, давать ей деньги; изощряясь в своей мести за давние разочарования, владеть ее телом и при этом показать себя еще более развращенным, чем эта, познавшая все пороки, продажная девка.
Ему вдруг стало грустно, пусто и стыдно, потому что на самом деле он был не таким и не считал себя таким. Он заказал вино и коньяк и пил с Элеонорой, стараясь не смотреть в сторону Тины — ее чистых глаз и нежной улыбки.
Конрад ошибался — Тина его заметила. Бросив случайный взгляд в глубину зала, она увидела столь дорогого ей когда-то человека совсем рядом, но не одного — с молодой женщиной, тело которой едва прикрывало тонкое голубое платье. Женщина была красивой, на нее обращали внимание, и Конрад казался ей под стать. Они неплохо дополняли друг друга: она белокурая и белокожая, одетая в светлый наряд, он черноволосый и смуглый, в темном вечернем костюме. Его кожа в озарении светильников приобрела золотистый оттенок опавших листьев магнолии, белки черных, пронзаемых бликами глаз сияли ярко, точно ослепительно-белый китайский фарфор.
Он производил впечатление состоятельного человека, но вид имел мрачновато-печальный, отсутствующий — словно его самого и не было здесь: только тело, но не душа.
Конрад и его новая женщина. Как странно и… обидно.
Сама Тина приехала сюда праздновать день рождения Бренды и Стенли — они ведь родились в один день. Это заставило Тину с болью и грустью подумать о Терезе — они тоже были двойняшками, и с тех пор, как расстались, Тина всегда в этот день мысленно поздравляла сестру: «Будь счастлива, Тесси!». Девушке казалось, что и Тереза шлет ей пожелания и привет, и она радовалась, думая, что в этот миг их души соединяются. Радовалась и грустила. Она приложила все усилия, но так и не смогла отыскать сестру.
За столиком также сидела невеста Стенли, мисс Лиона Гамильтон, прибывшая утром из Берка. Из косвенных замечаний Бренды Тина узнала, что свадьба откладывалась уже три раза по вине Стенли, и мисс Гамильтон решила окончательно прояснить ситуацию и ускорить развитие событий.
Высокомерная мисс Гамильтон не очень понравилась Тине. Лиона происходила из древнего знатного рода и кичилась этим, ставя всех остальных как минимум на ступеньку ниже себя. У нее были гладкие пепельные волосы, белая, блестящая, будто глянцевая кожа и аристократически правильные черты лица. Совсем недавно ей исполнилось восемнадцать.
Бренда смеялась и шутила. Лиона редко раскрывала рот, а Стенли лишь поддерживал видимость беседы. В день приезда нареченной он был грустен и выглядел крайне озабоченным.
А Тина была рада. Она никогда еще не бывала в таком роскошном заведении в окружении таких людей — цвета сиднейского общества. Ресторан был новым, модным, и собиралась здесь в основном молодежь. Подавались редкие блюда и вина, не было счета десертам, играла красивая музыка.
Тине было немного страшно — вдруг ее кто-нибудь пригласит танцевать? Она, конечно, не надеялась, но если к ней все-таки подойдут? Отказать? А может быть, согласиться — ринуться в водоворот новизны?
Лионе Гамильтон восемнадцать лет, Стенли и Бренде двадцать два, а ей двадцать один, и она испытала и пережила больше их всех и, наверное, заслуживает счастья?
Молодой человек, сидящий за соседним столиком, пригласил на танец Бренду, Стенли увел Лиону, и Тина осталась одна. Она проводила подругу взглядом. У Бренды был жених, молодой англичанин, капитан корабля. Он не смог приехать. Тина знала, что они хотят пожениться, и думала: «Если Бренда выйдет замуж и уедет в Англию, а Стенли женится на Лионе и приведет ее в дом, я опять останусь одна». Нет, конечно, работу у нее никто не отнимет, она сможет снять жилье, но душевное пространство опустеет. Одинокие вечера — что может быть хуже? Что может быть ужаснее дома, окна которого не горят, когда ты идешь к нему?!
