внутри нее стал нарастать, Корбетт снова вовлек ее в поцелуй. Поцелуй был более глубоким, чем все прежние, более горячим и смелым, и казалось, что он затронул в самой Лиллиане что-то первозданно- простое и важное.
Она не сразу осознала перемены, свершившиеся в ней. Она знала только одно: там, где она чувствовала только жгучую боль, теперь зарождалась волна какого-то нового тепла. Длинная и медленная, она нарастала и нарастала, пока Лиллиане не стало ясно, что она уже больше не может сопротивляться.
Руки Корбетта утонули в волосах Лиллианы. Она потянулась навстречу его поцелую с той же безотчетной готовностью, с какой принимала нарастающую силу его мужского неистовства. Ее руки скользили по спине Корбетта, и прикосновение к его горячей коже наполняло ее каким-то странным торжеством. Она на ощупь нашла у него на плече три шрама от когтей неведомого зверя и с бездумным ликованием провела по ним пальцами.
От непонятной радости кружилась голова, и сама Лиллиана была испугана тем, как это получилось, что он заставил ее утратить власть над собой. Она не могла отторгнуть его. Ей казалось, что она сейчас разлетится на мелкие кусочки от переполнявшего ее чистейшего блаженства. Потом она почувствовала, какими стремительными стали его движения, и ей показалось, что он коснулся самой сердцевины ее естества. Его сильное мускулистое тело напряглось, и она услышала, как он глухо застонал от наслаждения. Ритм его движений понемногу замедлился. Он дышал часто и с трудом; Лиллиана догадывалась, что он скоро закончит свои любовные игры, и острое сожаление пронзило ее.
Она была так близка к какому-то неуловимому, манящему ответу. Она не знала, что это за ответ, и даже не знала, откуда она взяла, что он вообще существует. Но она не хотела, чтобы Корбетт остановился. Она крепко обвила его руками, как будто одной лишь силой своей воли она могла продлить этот миг до бесконечности. Как будто он был неким великолепным мифическим существом, посланным на землю, чтобы даровать ей наслаждение. И она боялась, что какой-нибудь ревнивый бог сейчас отзовет его обратно, а она не была готова отпустить его.
Глаза Лиллианы были плотно закрыты. Возвращаться к реальности не хотелось. Корбетт чуть-чуть отдалился от нее, и она не удержалась от тихого возгласа разочарования. Когда же он, не выпуская ее из объятий, перевернулся на спину, так что она оказалась сверху, Лиллиана не могла больше отогнать от себя ужасную мысль: с этим мужчиной она только что вела себя как распутница и не хочет, чтобы это кончалось.
Она была в недоумении. Ее тело еще болело от томительной потребности, которой она вообще не понимала; но ум ее восставал против самого существования этой потребности. Корбетт еще не разомкнул объятий, когда Лиллиану ужаснула простая мысль: она оказалась предательницей и грешницей. Предательницей — по отношению к тем людям, которые в течение пяти лет терпели всевозможные напасти из-за злодеяний, творимых Колчестерами; грешницей — потому что она испытала наслаждение от таких действий, которые безусловно запрещены церковью, если не освящены узами брака.
Она попыталась оторваться от него, но его рука по-хозяйски скользнула по ее спине и осталась на талии Лиллианы. Другой рукой он мягко прижал ее голову к своей груди.
— Теперь успокойся, — проговорил он. — Успокойся.
Его голос звучал в ее ушах как низкий гул, глухой и странно успокаивающий. Она не протестовала, когда он натянул на них обоих еще одну овечью шкуру. Ее разум разрывался от противоречивых мыслей, и она всерьез вознамерилась выскользнуть из его объятий, как только он заснет.
Но когда его дыхание замедлилось и стало ровным, покой снизошел и на Лиллиану. К тому моменту, когда он поднес ее руку к своим губам и поцеловал палец, на котором пока не было кольца, она уже спала глубоким сном.
Глава 8
Лиллиана проснулась от звука приглушенного ругательства и от внезапного прикосновения холодного утреннего воздуха. В первый момент она попыталась на ощупь найти источник тепла, согревавшего ее всю ночь. Но потом нетерпеливый стук в дверь начисто разогнал сон, и она принялась судорожно искать что-нибудь такое, чем можно было бы прикрыть наготу. Сэр Корбетт уже поднялся и, надевая штаны, воззвал к шумному посетителю:
— Полегче, друг! Дай мне хоть минуту!
— Поторопись, Корбетт, — донесся голос сэра Рокка. — Олдис скачет за мной по пятам. Твоя свадьба ему как кость в горле, сам знаешь, и ничего не стоит привести его в бешенство, если он обнаружит… — Рокк откашлялся, прежде чем продолжить. — …если он застанет вас в постели.
При этих словах щеки Лиллианы запылали от смущения, и она поспешила натянуть свое жалкое покрывало до самого подбородка. Корбетт с улыбкой смотрел из другого конца комнаты на ее покрасневшее лицо и спутанные каштановые волосы. Быстро натянув чулки и сапоги, он сказал.
— Поднимайся, Лилли. Твой зять вот-вот будет здесь, и ему не терпится устроить потасовку. — Он помолчал и обвел ее взглядом. — Должен признаться, ты сейчас так хороша, что на мой взгляд, ему никак нельзя позволить увидеть тебя такой.
Лиллиана не ответила и не оценила его неудачную попытку пошутить. Она была слишком подавлена воспоминаниями о своем пылком отклике на его ласки и слишком ошеломлена видом Корбетта в свете раннего утра, чтобы ясно мыслить. Корбетт был обнажен выше пояса; каждый мускул его тела четко выделялся и играл, когда Корбетт наклонялся за подкольчужником и надевал его на себя. Его черные волосы падали на лицо и буйной гривой рассыпались сзади, однако он явно не придавал никакого значения тому, как сейчас выглядит. Поведя плечами в подсохшей, а потому ставшей тесной тунике, он повернулся к Лиллиане:
— Быстро одевайся. Я буду ждать тебя снаружи, но не слишком долго, — предупредил он, и лицо его приняло суровое выражение. Застегнув пряжку на поясе, он помедлил. — Свою горестную повесть можешь рассказать отцу, но никому больше. Поняла? Во время встречи с Олдисом все свои жалобы держи при себе. Я не намерен из-за наших разногласий подвергать опасности моих людей.
Лиллиане хотелось осыпать его бранью. Он стоял перед ней, готовясь с таким спокойствием встретить этот день, как будто здесь в хижине не случилось ничего важного. И что было еще оскорбительней — он рассчитывал, что она будет молчать! Защищать его от ярости Олдиса! Гнев и боль отразились в глазах Лиллианы, когда Корбетт отодвинул сундук от двери и вышел, даже не оглянувшись.
Несколько долгих мгновений она просто лежала среди овечьих шкур; уж очень сильно было искушение пойти ему наперекор. Но мысль о том, что сэр Олдис и его люди застанут ее неодетой, заставила быстро вскочить. Платье не успело просохнуть, но Лиллиане пришлось натянуть его поверх рубашки, которая находилась в самом жалком состоянии. Вчера эту важную часть ее наряда без церемоний зашвырнули в дальний угол, и Лиллиану бросило в жар при воспоминании обо всем, что произошло потом.
Ни чулок, ни башмаков у Лиллианы не было — она потеряла их во время своего неудавшегося побега. Кое-как стянув платье обрывками шнурков, она попыталась хоть немного привести в порядок волосы, но, заслышав отдаленный стук копыт, бросила это занятие и поспешила вон из хижины.
Ее ослепили яркие лучи восходящего солнца. Земля была еще сырой и неприятно холодила босые ноги, но безоблачное небо сияло праздничной синевой. За пастбищами в переливах утреннего света грозно вздымался величественный Миддлинг-Стоун.
Корбетт разговаривал у сарая с небольшой группой своих людей. За исключением его самого и пожилого человека, осматривающего поврежденную ногу Кисмета, все были верхом. Сцена выглядела достаточно мирной, но как только в маленький двор въехал сэр Олдис в сопровождении восьми рыцарей, Лиллиана явственно ощутила приближение грозы.
— Я вижу, до вас дошла весть о благополучном возвращении леди Лиллианы, — начал Корбетт самым дружелюбным тоном. Такое дружелюбие бывает свойственно лишь тому, кто поистине не испытывает страха перед своим противником. В его словах не было угрозы, но, казалось, сама внушительность фигуры Корбетта и уверенности, с которой он держался, охладили пыл сэра Олдиса. Отряд из Оррика вдвое превосходил численностью свиту сэра Корбетта, но даже Лиллиане было ясно, что приближенные сэра Олдиса не рвутся скрестить мечи с более искушенными в воинском деле рыцарями.
Сэр Олдис сверкнул глазами на Корбетта, а затем метнул яростный взгляд в сторону девушки.
— И это, можно сказать, действительно благополучное возвращение? Леди Лиллиане не причинен… никакой ущерб? — спросил он с насмешкой.
Корбетт напрягся.
— Вы подвергаете сомнению честь этой благородной леди… сестры вашей собственной жены… прекрасной девушки, на которой я сегодня же намерен жениться? — На сей раз от его спокойных слов явно веяло опасностью.
Томительное мгновение двое мужчин в упор смотрели друг на друга.
— Под вопросом честь отнюдь не леди Лиллианы, — прервал молчание сэр Олдис.
— В таком случае, вероятно, моя?
Рыцари с обеих сторон пребывали в боевой готовности, и Лиллиана не сомневалась, что вот-вот завяжется бой. Пока она бежала к ним через двор, ей пришло в голову, что снова она подчиняется воле сэра Корбетта, но нельзя было допустить, чтобы из-за нее пролилась кровь.
— Остановитесь, сэр Олдис, прошу вас! — Она положила руку на уздечку его коня — такая маленькая и хрупкая в окружении могучих рыцарей. — Я цела и невредима, как вы сами можете видеть. И мое единственное желание — вернуться в дом отца.
Лиллиана знала, что сэр Корбетт не сводит с нее глаз, но не позволяла себе взглянуть в его сторону. Ее огромные янтарные глаза были прикованы к
