уже нет, — заметил Рокк с самым угрюмым видом. — Он уехал через три дня после вас.
— И объявился в Лондоне. Только держался так, чтобы не попадаться мне на глаза. Правда, я узнал, что он искал встречи с Лиллианой.
— Значит, это от него она узнала, что король отравлен!
Корбетт снова зашагал по комнате. Он потеребил тяжелый шерстяной занавес у окна и только после этого обернулся к другу:
— Про яд она даже не упомянула.
— А это как раз может быть доказательством вины, — фыркнул Рокк. — Было бы величайшей глупостью с ее стороны показать, что она хоть что-нибудь знает о делах Эдуарда. Но ведь мало найдется женщин, умеющих вовремя придержать язык. Дурак Уильям, если открыл ей такую тайну.
Внезапно он осекся: новая мысль поразила его.
— А может быть, дело не так просто. А вдруг она причастна к заговору? Что ни говори, Оррик стоит в самом центре этого осиного гнезда.
— У меня нет оснований подозревать ее в измене.
— Если не в измене, то, возможно… — яростный взгляд Корбетта заставил его замолчать. — Ты не можешь себе позволить такую роскошь, как эта чертова благородная доверчивость. Ты же знаешь, что Уильям замешан. И, вероятно, даже твой брат.
— Да, Уильям замешан. Да, он дурак, и это наша удача. Нам остается только доказать его вину и вину его сообщников.
— А если среди его сообщников окажется твой брат? Или твоя жена? — настаивал Рокк.
Корбетт ответил не сразу. Когда же он заговорил, голос его звучал зловеще:
— Тогда им не будет пощады.
Лиллиана опустилась на узкую обитую кожей скамью и потерла ноющую спину. Она выдохлась вконец. Все у нее болело от сидения в этом гнусном дамском седле, и она сама не знала, чего хотела больше: забраться в ванну или в постель.
— От вас пахнет лошадьми, вся одежда заляпана грязью — проворчала Магда, сняв с Лиллианы дорожный плащ и начиная распускать шнуровку ее грубой шерстяной туники.
— А от тебя пахнет свежим хлебом и… и младенцем. — Лиллиана улыбнулась, несмотря на всю свою усталость. — Как дела у малышки Элизы? Я бы хотела сейчас же ее повидать…
— Она сейчас сладко спит, и вы тоже скоро будете сладко спать. Как примете ванну и поедите, вам надо укладываться!
Лиллиана вздохнула. Как хорошо оказаться дома! Магда и Ферга содержали хозяйство в порядке, и даже Томас держался поблизости, улыбаясь ей такой привычной улыбкой. Пусть в Лондоне красуются другие, более знатные дамы. Она с радостью останется простой деревенской мышкой.
Обратный путь оказался куда более трудным, чем путешествие в Лондон. Корбетт сам мчался во весь опор и никому не позволял отставать. Он не щадил ни людей, ни животных, движимый решимостью скорее добраться до безопасных земель Оррика. Лиллиана опустила голову и задумалась.
В течение всего путешествия Корбетт держался вдали от нее. Конечно, она понимала, что главной его заботой была их безопасность. Даже сейчас по спине у нее пробегал озноб, когда она вспоминала, как он был страшен во время стычки с напавшими на них рыцарями. Но теперь-то они дома и все должно быть в порядке.
Была и другая причина для тревог — предстоящие Рождественские праздники. Почему Корбетт хотел развлекать людей, которые ему неприятны, да еще так скоро после смерти ее отца — это оставалось для нее тайной. Но в пути он все время пребывал в дурном настроении, и она не посмела расспрашивать его.
По просьбе Магды она подняла руки, чтобы та могла снять с нее через голову тунику.
— Нам предстоит трудное дело, — сказала Лиллиана; ее голос глухо доносился из- под тяжелой туники.
— Уж не знаю, о чем вы толкуете, только любое дело может подождать до завтра, — возразила Магда, подталкивая Лиллиану к ванне, установленной перед горящим камином, над ванной клубился пар.
— Это ты сейчас так говоришь, — ответила Лиллиана, позволяя женщине снять с нее остальную одежду. — Но для того чтобы исполнить пожелание милорда мужа, потребуется каждая пара рук в Оррике.
— Вы можете умилостивить его одной улыбкой.
Лиллиана усмехнулась и благодарно погрузилась в теплую воду.
— Ах если бы это было так, — вздохнула она. — Но я говорю о Рождественских праздниках. Он пригласил почти сотню гостей! Подумай, что это значит, Магда. Мы должны развлекать их в день святого Фомы, приготовить подарки и большое застолье на Рождество, а потом снова — на Крещение. Если погода не будет благоприятствовать путешествию, гости могут задержаться до Избиения Младенцев — Бог даст, они вспомнят, что в этот день положено поститься. И уж наверняка найдутся такие, кто останется до Двенадцатой ночи! — Она облизнула пересохшие губы, уже заранее устрашенная размахом стоящей перед ней задачи. — В лучшем случае, если повезет, они разъедутся к Сретению!
Но, как ни пугала Лиллиану перспектива таких грандиозных увеселений, в сердце у нее зарождалось и какое-то тайное удовлетворение. Корбетт полагался на нее: он верил, что она сумеет подготовить замок, предусмотреть каждую мелочь празднеств, которые продлятся не одну неделю. Когда наконец она забралась на свою высокую кровать, она уже наметила перечень блюд, которые украсят стол во время пиров, и продумала, где будет размещать гостей и какие виды развлечений им предложит.
Она твердо решила не засыпать, пока не придет Корбетт, но сон в конце концов сморил ее. Она пыталась бороться; мысли, которые приходили наяву, мешались с самыми странными сновидениями. «Дождись Корбетта, » — приказывала она себе. И все-таки последний образ, который сохранила ее память, был образом огромной черной птицы, описывающей круги в небе над заснеженной равниной, где одинокий белый цветок осмелился поднять свой тонкий венчик.
Сэр Рокк наблюдал за ней более пристально, чем когда-либо раньше, хотя и старался — очень усердно — делать это без назойливости и незаметно. Лиллиана постоянно чувствовала на себе его взгляд. Она, может быть, и пожаловалась бы Корбетту, но он держался как-то странно-натянуто. Иногда казалось, что он тоже пытался вглядеться ей в самую душу, как будто ему было недостаточно того, что он видел на поверхности.
Во всем остальном дела шли неплохо. Слуги прониклись сознанием важности своих дел и прилежно работали даже в отсутствие лорда и леди; маленькая Элиза росла не по дням, а по часам.
И все-таки Лиллиана чувствовала: что-то неладно.
На третий день их пребывания в Оррике она решила поговорить об этом с Корбеттом. Он уехал куда-то со своими бойцами, как было и в два прошедших дня; возвращались они лишь с наступлением вечера.
Лиллиана заперла кухонную кладовую, а затем поднялась на четыре невысоких ступеньки. Наверху она ощутила легкое головокружение, но вскоре оно прошло, и она продолжала свой путь. Корбетт был непривычно вспыльчив во время своих занятий с несчастными стражниками замка, арбалетчиками и своими собственными рыцарями. Ей, однако, следовало бы радоваться: уж пусть он лучше гоняет их до полного изнеможения, чем срывает свое плохое настроение на ней. Однако каждый раз, когда он поздней ночью добирался до постели и почти сразу засыпал беспокойным сном, она не могла вполне совладать с досадой.
Но сегодня ночью будет по-другому, обещала она себе. Сегодня будет по-другому.
Однако при всей ее решимости получилось так, что еще до начала ужина на нее накатила непривычная усталость. Корбетт был явно чем-то расстроен, но тем не менее ему бросилось в глаза ее очевидное переутомление.
— Над чем ты так трудишься, если зеваешь в такой ранний час? — спросил он ее таким легким тоном, какого она уже неделю не слышала.
— Эти труды совсем не похожи на твои, но от них тоже устаешь.
Он усадил ее за господский стол и занял свое место рядом с ней.
— Должен признаться, я знаю очень мало о том, как проводят свои дни благородные дамы.
— Я еще меньше знаю о том, как их проводишь ты, — отозвалась Лиллиана более унылым голосом, чем собиралась.
Корбетт устремил на нее упорный, пытливый взгляд.
— На Востоке я узнал многое об обороне крепостей. И о вероломстве. — Он помолчал. — Я хочу сделать Оррик неприступным. Я хочу, чтобы стражники были хорошо обучены и чтобы все средства обороны замка всегда были наготове.
Ей пришло в голову, что у Оррика никогда не было серьезных врагов, кроме Колчестера. Рассуждая здраво, следует признать, что этой угрозы теперь нет. Но тогда как объяснить нападение на них?
— Значит, у тебя… у тебя так много врагов? — спросила она, запинаясь.
Зоркие глаза Корбетта снова остановились на ней, но ответил он сдержанно:
— Те, кто напал на нас, вряд ли были просто грабителями.
— Ты всегда уклонялся от моих вопросов о том дне, — упрекнула Лиллиана, которая от растерянности и усталости чувствовала себя совершенно обессиленной. — Ты узнал, кто это был?
На мгновение ей показалось, что он собирается довериться ей, собирается сказать правду — кого он подозревает в том бесчестном злодеянии. Но вдруг в конце залы возникла какая-то суматоха, которая привлекла его внимание.
Подняв глаза, Лиллиана увидела сэра Рокка, направляющегося к ним с самым негодующим видом.
— Только что прибыл сэр Уильям Дирн. Он ожидает, что его впустят в замок и отнесутся к нему как к гостю.
Лиллиана взглянула на Корбетта, но тот уставился на Рокка. Между ними существовало какое-то понимание — нечто такое, что полностью исключало ее участие.
— А почему бы не отнестись к нему как к гостю? — требовательно спросила она, подстрекаемая скорее их недоверием к ней, чем былой дружбой с Уильямом. — Его дочь поручена моим заботам. В качестве гостя он заслуживает всяческого внимания. Я предлагаю вам помнить
