свое место, сэр Рокк. В этом замке приемом гостей ведаю я.
Жестом она приказала двум слугам позаботиться об Уильяме, но не собиралась оставаться в зале, чтобы проверить, как выполнен ее приказ. Его приезд стал последней каплей этого долгого и изнурительного дня. Всякий аппетит у нее пропал. Сэр Рокк на нее злится. Корбетт ведет себя очень странно, и что-то непохоже, что ей удастся наладить человеческие отношения между мужем и Уильямом.
Она встала, чтобы уйти, но Корбетт схватил ее за руку и пристально посмотрел на нее.
— Ты хочешь упорхнуть? Хочешь уклониться от выполнения своих обязанностей — госпожи этого замка и хозяйки пира?
Взявшиеся неизвестно откуда слезы подступили к ее глазам.
— Слуги достаточно вышколены, чтобы подать жаркое, — с трудом выговорила она, потом метнула возмущенный взгляд на Рокка, надменно вскинула голову и снова посмотрела на Корбетта. — Кроме того, я сомневаюсь, что без моего общества здесь кто-нибудь будет очень скучать.
Лиллиана хотела, чтобы Корбетт последовал за ней, но, к ее разочарованию, этого не произошло. Оказавшись у себя спальне, она отпустила молоденькую служанку, которая хлопотала вокруг нее, а затем загасила два факела и пять свечей в тяжелом ветвистом подсвечнике. В тусклом свете камина она выскользнула из туники и накинула на плечи старое шерстяное одеяло.
На полу перед камином лежала большая овечья шкура, на ней и пристроилась Лиллиана с коротким печальным вздохом. Что-то было ужасно плохо, но что именно — она не знала и понять не могла. Раньше она бы подумала, что дело в навязчивости Уильяма и ревности Корбетта. Но Корбетт держался с ней отчужденно с самого отъезда из Лондона, и, следовательно, дело не в Уильяме. Да еще этот странный взгляд, которым обменялись Корбетт и сэр Рокк.
И, что совсем уж плохо, она, как видно, заболела, потому что ей явно изменяли и силы, и бодрость. Если бы она могла наброситься с попреками на сэра Рокка, это, возможно, и помогло бы ей, потому что он без конца испытывал ее терпение. Но она уже дважды набрасывалась на повара, и даже Магде досталось от ее скверного настроения.
Мир и покой душевный она обретала только тогда, когда проводила время с Элизой. Днем она уже подержала девочку на руках, покачала в колыбели и с удовольствием понаблюдала, как малышка, сладко зевнув, безмятежно засыпает. В такие минуты — какими бы краткими они ни были — казалось, что все в мире идет как должно.
Но теперь снова явился Уильям, и Корбетт наверняка еще больше отдалится от нее.
И Корбетта не в меньшей степени одолевали мрачные мысли. В молчании он кончил ужинать и, по наблюдениям повара, даже не заметил, какие вкусные яства были ему поданы на стол. Поднявшись из-за стола, он сделал всем присутствующим знак, чтобы они продолжали трапезу. Но Рокк быстро последовал за ним.
— Где он? — буркнул Корбетт, уже выйдя из залы.
— Красавчик пошел переодеваться с дороги, — сообщил Рокк с отвращением.
— Ну, красавчик или не красавчик, а без внимания его не стоит оставлять. — Корбетт колебался, словно не решаясь говорить дальше. — В Лондоне он провел не один вечер в долгих беседах с Хью.
Рокк пристально посмотрел на Корбетта, но, видимо, услышанное его не слишком удивило. Потом Корбетт продолжил:
— Все сходится к одному: похоже, Уильям — действительно пешка в руках Хью, а я-то надеялся, что дело обстоит как раз наоборот.
Рокк не протестовал. Корбетт потер бровь со шрамом, словно вдруг почувствовал усталость.
— Присмотри, чтобы к Уильяму приставили оруженосца для услуг. Кого-нибудь вполне надежного. А потом сообщай мне о любых необычных передвижениях нашего гостя.
— А ты куда идешь?
Корбетт метнул на него быстрый взгляд, а затем направился к узкой боковой лестнице.
— По-моему, я должен навестить свою жену.
Понянчить Элизу… это как бальзам для души, думала Лиллиана. Она вышла из своей спальни, стремясь как-нибудь справиться с тревожными мыслями. И теперь, держа на руках теплого младенца, она действительно чувствовала облегчение. По крайней мере, здесь было существо, на которое она могла излить свою любовь, не опасаясь, что это обратится против нее самой. Здесь было существо, которое могло отвечать ей любовью на любовь и находить отраду в самом ее присутствии.
Сама она сидела на широкой скамье, обтянутой пестрым заморским шелком; Фергу она отослала со словами:
— Я позову тебя, когда уйду. А сейчас мне хочется побыть одной.
Но ей было не суждено долго наслаждаться одиночеством. Прошло всего лишь несколько минут после ухода Ферги, и вот в дверь постучали. Вошел Уильям, сначала с опасливой осторожностью, потом более смело; ей оставалось только изобразить приветливую улыбку. Тем не менее ее тронуло это очевидное свидетельство его заботы о своей маленькой дочке.
— Ты пришел навестить свою прелестную малышку? Что ж, она здорова и растет день ото дня. Подойди поближе, посмотри на нее. — Она осторожно сдвинула пеленку с крошечного подбородка, чтобы личико Элизы было лучше видно. — Клянусь, она уже напоминает свою красавицу мать.
Уильям сел рядом с ней на скамью и послушно уставился на спящего младенца; затем он поднял глаза на Лиллиану.
— Конечно, она расцветает от твоей заботы.
— По правде говоря, это Ферга заслуживает всяческих похвал…
— Ты слишком скромна, Лиллиана. Как всегда. — Он обвел ее медленным взглядом. — Знаешь ли ты сама, какое ты чудо женской красоты и заботливости? И теперь… когда я вижу тебя у колыбели моего ребенка, такую нежную и ласковую…
Он выразительно помолчал. Но Лиллиана, испуганная этими неумеренными комплиментами, опустила голову и не видела, каким взглядом он пожирает ее.
Она подозревала, что Уильям до сих пор томится по ней… или по тому, что могло бы быть между ними. Но она томилась только по своему мужу. Она была уверена, что Уильям скоро присмотрит себе еще кого-нибудь. Но сама она уже никогда и никого себе не присмотрит. Она нерасторжимо связана с сэром Корбеттом Колчестерским… или Оррикским… и ничем не может заглушить боль, которую причиняет ей его отчужденность.
Неожиданные слезы обожгли глаза, и лицо малютки Элизы расплылось, словно в дымке. «О, Корбетт, — думала она. — Почему ты не можешь сидеть рядом со мной и говорить о том, как ты любишь меня… как ты хочешь видеть меня у колыбели нашего с тобой младенца?..»
— Что это? Слезы? — Уильям повернул ее лицо к своему и прижал ладони к ее щекам. — О, Лиллиана, я… не могу этого вынести! Как я хотел бы украсть тебя у него. Мы могли бы быть счастливы вместе. Ты и я… и, конечно, малютка — добавил он.
Лиллиана была так возмущена словами Уильяма и так рассердилась на себя за эти слезы, что даже не смогла сразу ответить. А он, приняв ее оскорбленное молчание за знак согласия, дал себе волю:
— Я могу забрать тебя отсюда. Ты можешь найти защиту в аббатстве… или еще где-нибудь. Обещаю тебе, Лиллиана нам не долго придется ждать часа, когда мы сможем перед всем миром открыть нашу любовь.
Сердитые слова уже готовы были сорваться у нее с языка, но прежде чем она смогла осадить его и объяснить, как смехотворно он заблуждается, он схватил ее в объятия.
— О, я знаю, ты с ним несчастна. Но теперь я сделаю тебя счастливой.
Элиза расплакалась и задергалась: Уильям больно стиснул ее, стремясь покрепче обнять Лиллиану.
— О, Уильям, поосторожнее! — запротестовала Лиллиана, задохнувшись.
— Поосторожнее?
Насмешливый вопрос прозвучал от двери детской. Лиллиана узнала голос Корбетта, и сердце у нее ушло в пятки. Уильям вскочил как ужаленный. Однако, к ее полному возмущению, он остался с ней рядом и даже покровительственно положил руку ей на плечо.
— Так, так. Как это мило выглядит, совсем по-домашнему. Как неудачно получилось, что это мой дом. И моя жена.
— Зато младенец мой, — отпарировал Уильям. — И Лиллиана теперь — мать этого младенца.
Корбетт стоял, прислонившись к дверному косяку, в самой непринужденной позе. Но при этих словах Уильяма он резко оторвался от двери и с самым яростным видом шагнул в детскую. Его глаза были устремлены на Уильяма, но слова предназначались Лиллиане.
— Оставь ребенка и иди в нашу комнату.
— Корбетт! Прошу тебя, выслушай меня. Это не то, что ты вообразил!
Взгляд его темно-серых глаз остановился на ней не более чем на мгновение. Однако Лиллиана сразу поняла, что ступила на весьма опасную тропу.
— А что же это я вообразил? — спросил он мягко. Потом его лицо застыло; он не позволил ей ответить, приказав:
— Положи маленькую в колыбель и оставь нас.
Не выпуская из рук Элизу, Лиллиана смотрела на враждебное лицо Корбетта. Он был не в настроении слушать ее, и она боялась, что он сделает что-нибудь ужасное.
— Я… я уйду, — с трудом выговорила она. — Но, пожалуйста, я умоляю тебя. Не отсылай это дитя. Прошу тебя, Корбетт. Скажи только, что ты не будешь столь жестоким…
— Нет, он жесток, — горько перебил ее Уильям. — Ему понадобился Оррик — и он получил его… и тебя…
— И я не буду стоять столбом и глядеть, как вы отнимаете у меня все это! — громыхнул Корбетт.
Он пересек комнату и отшвырнул Уильяма от Лиллианы. Уильям приземлился на низенькую скамейку, а оттуда свалился на пол.
Тем временем, словно Уильям его больше не интересовал, Корбетт рывком поднял Лиллиану на ноги.
— Положи ребенка! — прорычал он.
Теперь уже по-настоящему перепуганная, она повиновалась немедленно. Потом он подтащил ее к двери и позвал стражу.
У нее не было возможности протестовать или умолять. Элизу быстро передали проходящей мимо служанке,
