— Я хотел бы поговорить с вами именно на эту тему. — Он толкнул дверь в гостиную. — Итак?
Оливия поспешно отступила:
— Не думаю, что мне хочется с вами, говорить. Мне нужен только мой журнал, лорд Хок. Ничего больше. Отдайте мне его сейчас, и я попытаюсь забыть о вашем возмутительном поведении прошлой ночью и о нынешней, ничем не вызванной грубости.
Он ухмыльнулся коварной полуухмылкой. Белоснежные зубы блеснули на загорелом лице. Теперь она увидела то, что не разглядела вчера ночью: извилистый шрам вдоль челюсти, густые черные волосы, брови вразлет и грустные синие глаза. Цыган-лошадник в дорогой одежде. Смуглый опасный красавец, в котором нет ничего от истинного джентльмена.
— Боюсь, что никогда не смогу забыть прошлую ночь, — признался он хрипловатым, интимным шепотом. — Я надеялся, что вы чувствовали то же самое.
— О да, я тоже уверена, что не смогу ее забыть, — отрезала она. — Фигурально говоря. Я хотела сказать только, что не пожалуюсь нашим хозяевам, дабы не испортить то, что мистер и миссис Каммингс задумывали как приятную вечеринку.
— Не вижу, почему… — Он осекся и пристально уставился на нее, слегка склонив голову набок. На его лице медленно таяло самодовольство. — Наши хозяева? Вы знакомы с миссис Каммингс… вернее, это она знакома с вами?
— Разумеется. Как и вы, я ее гостья и приехала вместе со своей матерью — леди Данмор. Что вы подумали…
— Вы здесь гостья?
Оливия нахмурилась. Что-то в этом разговоре было более чем странно.
— Я так и сказала. Иначе почему мне быть здесь…
— Но почему вы бродили по дому до рассвета? — перебил он жестким обвиняющим тоном.
— Я не могла уснуть, хотя не понимаю, почему это вас должно касаться. А почему бодрствовали вы? Нет, можете не отвечать. Мне и без того ясно: вам не терпелось выставить себя пьяным глупцом.
Резкой отпор… и, разумеется, заслуженный. Тем не менее Оливия не привыкла бросаться оскорблениями в кого бы то ни было. Да и нужды в этом никогда не возникало. Но этот мистер Хок, лорд Хок, похоже, не обратил внимания на ехидную реплику.
— Ад и проклятие! — выругался он. — Вы леди!
— А за кого вы меня приняли? — нахмурилась она и тут же язвительно рассмеялась: — Так вы приняли меня за служанку, которой положено терпеть знаки внимания аристократа, какими бы отталкивающими они при этом ни казались? Надеялись скомпрометировать невинную горничную? — Она рассмеялась при виде его смущенного лица, хотя смех звучал не слишком весело.
На щеке Невилла задергалась жилка. Ясно, что она раскусила его, и также ясно, что ему не нравится выглядеть полным идиотом. Так ему и надо, негодяю.
— Собственно говоря, — признался он, пронизывая ее мрачным взглядом, — я посчитал вас возлюбленной Каммингса, только что покинувшей его постель.
— Что?! — ахнула Оливия.
— Потом я прочитал ваш журнал, — продолжил он, глядя на нее как на врага. — Бесконечные заметки, и в каждой дается описание характера какого-то мужчины. Их привычки, хорошие и дурные. Их финансовое положение. Если вы настолько порядочны, какой хотите казаться, что означают все эти записи?
— Вы прочли мой личный журнал!
Если Оливия раньше была сердита, то эта жалкая эмоция бледнела рядом с охватившим ее сейчас бешенством.
— Прочитал, — кивнул он без тени раскаяния. — И то, что там написано, бросает тень подозрения на образ жизни автора…
Звонкая пощечина не дала ему договорить.
Они яростно уставились друг на друга. Оливия была потрясена тем, что сделала, но еще больше — намеками лорда Хока. В ее глазах он совершил немало непростительных преступлений. Будь она мужчиной, вызвала бы его на дуэль. Пощечина — слишком малое для него наказание.
Она гордо выпрямилась, хотя и трепетала от эмоций, и снова протянула руку:
— Я желаю получить журнал. Немедленно, — добавила она сквозь зубы.
Оливия не была уверена, чего ожидать от столь бессовестного создания, и поэтому облегченно вздохнула, когда он сунул руку в карман и вытащил тонкий томик в кремовом переплете. Но когда она потянулась к журналу, он поспешно отдернул руку.
— Я верю на слово, мисс Берд, что вы действительно гостья Каммингсов.
— Вы еще имеете наглость сомневаться? Немедленно отдайте!
— С одним условием.
— Каким именно? Помоги вам Боже, если это что-то такое же вульгарное, как все ваши речи!
— Помоги мне Боже? — хмыкнул он. — Истинная леди больше волновалась бы за свою репутацию, чем за мою.
— Поверьте, ваша репутация ничего для меня не значит.
— Зато значит для меня, — с неожиданной серьезностью ответил Невилл. — Можете получить свой журнал при условии, что этот инцидент… скажем… недоразумение, останется строго между нами…
— Ах вы, мерзкий…
— У меня дела с Каммингсом и его гостями, а все случившееся может послужить препятствием к благополучному их завершению. Я прошу извинения за свою ошибку и за нанесенное вам оскорбление.
Оливия поспешно закрыла рот. Наконец-то извинение. Истинная леди скорее всего примет его с холодной любезностью, а потом удалится с высоко поднятой головой, гордая своей моральной победой. Но Оливия все еще была очень зла. Неужели она удовлетворится какой-то жалкой просьбой о прощении? И это после всего, что он ей наговорил? Ей хотелось, чтобы он умолял. Чтобы пресмыкался.
— Отдайте мой журнал.
— Как насчет моего условия? — настаивал он, вскинув бровь. Похоже, других извинений она не дождется!
Оливия могла поклясться, что все это скорее забавляет его и вряд ли он беспокоится за свою репутацию, что бы там ни говорил.
И все же ей нужен журнал. Кроме того, она инстинктивно понимала, что молить этот человек не будет.
Хорошо еще, что журнал не попал в руки человека, лучше знакомого с лондонским обществом. В течение всех трех сезонов она ничего не слышала о лорде Хоке. Если так, он не сможет узнать имена тех, кто упоминается в ее журнале. Иначе это будет до невозможности унизительно.
— Учитывая ваше положение, заверяю, — начала она самым холодным, самым надменным тоном, — что мне вовсе не хочется говорить об этой неприятной встрече с кем-то из моих знакомых.
— Даже с вашей матушкой?
— Особенно с ней, — отрезала Оливия и тут же пожалела о своей откровенности, поскольку он снова вскинул бровь и с интересом уставился ей в глаза. — Поэтому прошу вас отдать мой журнал.
Дерзко пожав широкими плечами, он отдал ей журнал. Но очередная волна облегчения, охватившего Оливию, разбилась об один неприятный факт: их пальцы коротко соприкоснулись, и эффект оказался поразительным.
Она отвела глаза и прижала журнал к груди, молясь, чтобы он не разглядел охватившей ее внезапной паники. Зато она хорошо знала все признаки: колотящееся сердце, влажные ладони, скрученные узлом внутренности. Почему она не надела перчаток?
Оливия молча повернулась, спеша уйти, но его слова остановили ее:
— Мисс Берд, я самым искренним образом прошу прощения и могу винить в своем возмутительном поведении только слишком большое количество выпитого вчера спиртного.
Оливия вновь обернулась, отчасти, хоть и против собственной воли, умиротворенная его словами. Безопаснее сердиться на него, чем ощущать странные, не поддающиеся определению эмоции, не имевшие, на ее взгляд, ни малейшего смысла.
