с одним из собственных игроков. Именно это расстраивало меня больше всего. В тот момент я возможно, не понимал этого со всей отчетливостью но в любом случае после этой злополучной пресс-конференции я уже не мог в полной мере наслаждаться своим участием в турнире, который пресса кратко именовала «Франция-98». И не знал, как мне вести себя. Я даже не мог решить, с кем бы мне поговорить в надежде получить поддержку или совет. Первым делом я позвонил Виктории. Она была потрясена и — думаю, чисто инстинктивно — сказала, что мне надо уезжать и немедленно отправляться в Америку где гастролировали «Спайс Герлз». Правда, она не настаивала, и это было хорошо: ведь я чувствовал себя настолько скверно, что ее предложение почти соблазнило меня, и я мог поддаться искушению. Потом я побеседовал с отцом. Он тоже не мог поверить услышанному, но крайних мер не предлагал, а лишь успокаивал и просил, чтобы я не реагировал слишком бурно или резко. А еще он сказал мне, что ему очень понятно, поему я так огорчился.
Я осознал, что должен поговорить с Гленном. До сих пор помню, как я стоял в вестибюле отеля, не обращая внимания ни на что и ни на кого вокруг. Затем я увидел, что мимо идет старший тренер, направляясь поиграть в гольф.
— Мне нужно переговорить с вами об этом. Почему Вы не включили меня? Я должен знать причину.
Гленн посмотрел на меня:
— Не считаю тебя в достаточной мере собранным.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять сказанное.
— Как вы могли подумать такое? Как вы могли подумать, что я не сосредоточен на самом крупном футбольном соревновании в мире? Я же не помышляю ни о чем другом. Да и как может быть иначе?
Только позже я узнал, что именно, скорее всего, скрывалось за всем случившимся. На предыдущей неделе мы получили свободный день, чтобы отдохнуть, расслабиться, поиграть в гольф, повидаться с семьями и вообще делать все, что нам хочется. Большинство ребят отправились на трассу с лунками. Я не больно великий специалист по гольфу, не говоря уже о том, что в любом случае хотел использовать представившуюся возможность, чтобы побыть с близкими. Виктория прилетела на этот день во Францию, и мы вдвоем провели все это время неподалеку от нашего жилого комплекса, плавая, загорая и бегая друг за другом. Гленну это пришлось не по душе. Все другие ребята играли в гольф. А я нет. И в его глазах это означало, что я не сосредоточился на делах сборной Англии до такой степени, как ему бы того хотелось: «Они все вместе играют в гольф, а он развлекается со своей подружкой — это не может быть полезным для духа товарищества, необходимого в команде».
Мне такая логика представляется бессмысленной, и я по сей день так и не понимаю ее. Если он хотел чтобы мы все находились в одном месте, и считал это настолько важным, то зачем тогда предоставил нам выбор? Возможно, для него это был еще один способ проверить игроков и, в частности, меня. Но для чего нужно вообще играть в подобные психологические игры с 23-летним парнем — или с кем угодно в команде, — особенно если учесть, что ты сам считаешь наличие в нашем лагере командного духа таким важным фактором?
И вот, стоя в холле отеля, я чувствовал себя так, словно меня выбросили за борт на волю волн. Но такого я просто не мог позволить.
— Знаете что? Я абсолютно не согласен с вами. Моя карьера еще не слишком длинна, но у меня такое чувство, что вся она выстраивалась к этому турниру. Как вы можете думать, что я приехал сюда, беспокоясь о чем-то другом? Ведь это же чемпионат мира. Вот какие у меня на сей счет чувства. А вы можете делать, что хотите.
Впрочем, Гленн так и поступал. Сперва он убрал меня из команды, а теперь спешил уйти, чтобы поиграть в свой гольф. Его явно не интересовало, что я имею сказать. Мои соображения его не волновали, и он, думается, не испытывал в них нужды. На меня повеяло холодом, страшным холодом.
— Видишь ли, я просто не думаю, что ты собран. Вот и все.
Нам предстояло отправиться на стартовую игру в Марсель, и я обнаружил, что не больно рвусь туда. Конечно, болельщику, сидящему во мне, хотелось увидеть, как сборная Англия выступит успешно, и я совсем не хочу, чтобы мои слова звучали так, словно я относился ко всему происходящему только с эгоистической точки зрения. Тем не менее, не могу и не хочу притворяться: меня полностью выбил из колеи тот факт, что я остался за бортом основного состава. У меня дома есть фотография, где я стою рядом с навесом для запасных во время встречи с Тунисом, и выражение моего лица говорит о многом: оно такое, как будто я собираюсь все это бросить и вообще отказаться от участия в чемпионате. До такой степени я был разочарован. А также приведен в замешательство и сбит с толку — я чувствовал себя потерпевшим большую жизненную неудачу и в возникшей ситуации ощущал самый настоящий стыд. Ведь чемпионат мира — это самое крупное событие, в котором только может участвовать футболист, а мне было жаль, что я вообще туда попал.
Уже сам факт непопадания в команду был достаточно плохим. Но что меня действительно убило, так это предполагаемая причина, по которой меня пробросили. Неужто я очутился на скамейке запасных только потому, что хотел провести тот день с Викторией? Разве Гленну или кому-либо другому есть до этого дело? Даже те, кто мог бы критиковать мой образ жизни вне футбола, согласятся, что как только дело касается выступлений за команду, ничто не в состоянии помешать моей сконцентрированности на игре. Каким же образом наш старший тренер мог настолько неверно оценить меня?
Наш следующий матч был против Румынии, и поскольку мы обыграли Тунис, было трудно ожидать, чтобы в победивший состав внесли изменения и, в частности, выбрали на эту игру меня. Я говорил о случившемся с Гэри, с отцом и Алексом Фергюсоном — все они отнеслись ко мне весьма благожелательно и поддержали в трудную минуту. И проявили полное единодушие в том, что со мной поступили нехорошо. А судя по информации, поступавшей из страны, у меня сложилось впечатление, что болельщики хотят видеть на поле более молодых игроков вроде меня и Майкла Оуэна и ждут от тренера, чтобы тот дал нам шанс. Когда во время матча против Румынии стоя возле боковой линии я испытал настоящий прилив сил, когда услышал болельщиков Англии которые скандировали мое имя. Вдобавок случилось так, что после получаса начала этой встречи Пол Инс получил травму, и вместо него вышел я, сыграв весьма достойно. Примерно то же самое произошло и с Майклом, причем, хотя мы и проиграли 2–1 он в самом конце матча забил гол.
Я был счастлив начать свои выступления в финальной части чемпионата мира и гордился тем что болельщики так дружно и шумно приветствовали меня когда я выходил на поле в той игре — второй для нашей команды. Но на «Франции-98» все было не ясно. Я смог почувствовать, что дела начинают идти в соответствии с моими надеждами, как меня ждал очередной удар. Гленн Ходдл сообщил прессе, что в нашей третьей встрече, против Колумбии, планирует с самого начала выпустить на поле Майкла Оуэна и меня, с тем чтобы мы играли оба тайма. Он, видите ли, надеялся, что к тому времени мы уже в любом случае попадем в следующий раунд турнира. Из его речей получалось, что нам двоим дают возможность стать более или менее полноправными членами команды лишь поскольку старший тренер хочет дать отдохнуть своим ведущим игрокам. Впрочем, в любом случае было приятно узнать, что я смогу отыграть весь матч. Другое дело, что объяснение Гленна насчет того почему он нас выставил на игру, снова добавляло к этой радости привкус горечи.
На нашей базе в Ла-Боле было маленькое тренировочное поле, которое использовалось не слишком интенсивно. Это позволяло иногда выйти на него с мячом и без помех позаниматься самостоятельно. За день перед игрой с Колумбией я купил несколько батареек и прихватил с собою большой переносной стереопроигрыватель. Но не только — нес я и две сумки с мячами. День выдался ужасно жаркий, солнце стояло еще достаточно высоко, так что на мне были только шорты и майка. Я поставил свой стереоаппарат чуть подальше, зарядил в него компакты американского рэппера по фамилии Тупак, запустил это дело на полную катушку и затем провел несколько часов, самостоятельно занимаясь штрафными ударами: ставил мяч на всевозможные точки и затем раз за разом подрезал его в углы ворот.
Игра пришлась на день рождения моей мамы, И перед тем как отправиться на стадион, мы с ней разговаривали по телефону:
— Забей для меня гол, — попросила она.
Штрафной удар в игре против Колумбии был моим первым голом, забитым в форме сборной Англии. Думается, я навечно запомню о нем буквально все: и само нарушение, и выстроившуюся стенку, и довольно острый угол, под которым наносился удар. Но даже непосредственно в тот момент он означал для меня
