кого получать деньги, а между тем матушка моя долго лежала от болезни в постели наконец ее пришлось хоронить да родилась дочка — эти все требовались расход, а мне не у кого достать деньги. Так я вынуждена была просить г-на Петрова, у него, по всей вероятности, также не были свободные деньги, потому что он давал мне заимообразно по 10 ен в три раза и кроме того 10 ен он подарил нашей дочке, так что от г-на Петрова я получила всего 40 ен. С того время как ты оставил Нагасаки я заложила свои часы, кольцо и прочие вещи и заняла у знакомых слишком 200 ен. Не умею объяснить тебе как я <м>училась не получая от тебя ни разу письма. У нас в Японии когда родится ребенок устраивают ради новорожденной праздник, одевают ее <в> новый костюм и посылают в храм, <с> родственникам <и> знакомым, приглашают родных и знакомых на обед; все это деньги я не имея денег до сих пор не могу это сделать. Так мне крайне стыдно перед знакомыми. Имея твоя дочка мне нельзя и не желаю выйти другим замуж и потому после смерти мати я с дочкою буду ждать тебя. Так как мать умерла, то мне должно возвратить дом, где мы живем, и купить дом, где будем жить. Мы с дочкою будем ждать тебя <и> от тебя извести. Я желаю послать тебе как можно поскорее фотографическую карточку нашей дочки, но теперь еще не сделана, а пошлю при следующем письме. Когда будешь писать или пр<и>шлешь мне деньги пр<и>шли всегда через г. Сиги. Мы с дочкою молимся о твоем здоровье и чтобы ты нас не забывал либо ты есть наша сила.
Второе письмо попало в Музей-архив Д. И. Менделеева случайно. Его принесла О. Г. Ржонсницкая в июне 1983 года. Ее покойный муж получил это письмо и фотографию Таки с дочерью в качестве подарка за помощь в разборе личного семейного архива Менделеева от его вдовы Анны Ивановны. Причем с Б. Н. Ржонсницкого было взято слово никогда их не публиковать. Видимо, Анна Ивановна не хотела видеть никаких «лишних» черт в образе своего покойного мужа, да и сама по себе возможность существования японских потомков Менделеева казалась ей неприемлемой. Версия о гибели японской семьи Владимира Менделеева ничем, как пишут исследователи, не подкреплена, никакого сообщения на этот счет не было, и, вполне возможно, в Японии продолжают жить правнуки Дмитрия Ивановича. Вот это письмо:
«Нагасаки.
18/6 Июля 1894 г.
Глубокоуважаемый Дмитрий Иванович, Прося Вас извинение за долгое молчание осмеливаюсь осведомиться о Вашем здоровий. Мы с дорогою и милою нашею Офудзи здоровы и она уже стала ходить; вот при сем препровождаю нашу с нею группу. В замен этого прошу Вас прислать нам Ваш портрет. От Владимира Дмитриевича я получила в Ноябре прошлого года письмо от 24 сентября 93 года письмо, написанное на крейсере «Память Азова». С того времени уже прошло много времени да он ничего не пи<ш>ет, даже чрез его товарищей, которые часто навещали Офудзи, н<и> слова от Володи не добьюсь. Так долго не имея известия от Володи я крайне мучусь. Поэтому <з>аставите быть чрезвычайно обязан<н>ой Ваше Прев<ос>ходительство, если поставите меня хоть в известность об дорогом моем Володе Вашим ответом. Желая от души Вам доброго здоровья, остаюсь преданною и готовое к услугам Вашим Така Хидесима».
В то время когда писались эти письма, лейтенант Владимир Менделеев уже совершал второе плавание на «Памяти Азова», на этот раз в составе русской эскадры в Средиземном море. Это был ответный визит в Тулон после посещения французской эскадрой Кронштадта. Ничто не предвещало, что этот поход, сопровождавшийся многочисленными праздничными мероприятиями, окажется для него чреват крупными неприятностями.
Корветом «Память Азова» командовал капитан 1-го ранга Г. П. Чухнин — человек жесткий и въедливый, но по праву считавшийся одним из лучших командиров флота. (Речь идет о том самом Чухнине, который в 1905 году подавит восстание на Черноморском флоте и уже после наведения порядка будет убит севастопольским матросом.) Сначала судно направилось к испанскому побережью, близ которого его должны были ждать возвращавшиеся из США крейсера «Адмирал Нахимов» и «Рында», а также броненосец «Император Николай I». 28 сентября корвет вышел из Картахены, чтобы на широте Барселоны соединиться с поджидавшей его эскадрой. Как писал один из очевидцев, «по неясно поднятому сигналу «Адмирал Нахимов» вместо того, чтобы вступить в кильватер корвету «Память Азова», для чего «Рында» оставил место за крейсером, пытался вступить в кильватер броненосцу «Император Николай I», то есть идти впереди крейсера». Дело могло кончиться таранным ударом в борт «Памяти Азова». В морской историографии считается, что катастрофа была предотвращена исключительно искусством, опытом и самообладанием Чухнина. В резолюции состоявшегося впоследствии суда сказано: «Благодаря правильным и решительным действиям командира крейсера «Память Азова» столкновение ограничилось легким прикосновением и незначительными повреждениями». О стоявшем в тот момент за штурвалом вахтенном начальнике Владимире Менделееве нигде не говорится ни слова.
Между тем Ольга Дмитриевна, описывая этот эпизод в своих мемуарах, со слов самого Владимира Дмитриевича сообщает, что Чухнина на мостике не было вообще. Он должен был находиться позади вахтенного, но почувствовал себя плохо и незаметно удалился. Лейтенант Менделеев, заметив угрожающий маневр фрегата «Адмирал Нахимов» и убедившись в отсутствии Чухнина, дал два звонка в капитанскую каюту, но командир не появился. Понимая, что, кроме него, принимать решение некому, лейтенант отдал команду «Полный назад!». Экипажи остальных кораблей, уже не сомневаясь в неминуемом столкновении, начали спускать на воду шлюпки и катера. Между тем суда, опасно накренившись и касаясь бортами, все- таки разошлись. Владимир Дмитриевич, пока еще твердо владея собой, отстоял свою вахту до конца, но затем разыскал капитана и высказал ему всё, что считал нужным. Разговор получился настолько тяжелым и опасным, что лейтенанту оставалась единственная дорога — под суд.
Дмитрий Иванович, в ту пору тесно общавшийся с Морским министерством, узнал о случившемся одним из первых. Он немедленно отправился к министру и упросил его немедленно списать Владимира с судна и вернуть на родину. После возвращения из своего последнего плавания тридцатилетний Владимир фактически махнул рукой на морскую карьеру. В 1896 году он сделает предложение Варваре Лемох, дочери старого друга Дмитрия Ивановича, академика живописи, передвижника Кирилла Викентьевича Лемоха. У них родится сын Дмитрий. Много повидавший и испытавший Владимир станет нежным отцом. В 1898 году Владимир в 33 года выйдет в отставку и получит место инспектора по мореходному образованию при Министерстве финансов. В том же году старший сын Дмитрия Ивановича Менделеева умрет от инфлюэнцы. А Така и Офудзи останутся только на фотографии, в перечне расходов старого ученого да еще в статьях нескольких авторов, не теряющих надежды найти их след.
В 1892 году, в разгар работ по организации производства пироколлодийного пороха, тайный советник Д. И. Менделеев вновь возвращается на государственную службу. Он принимает предложение И. А. Вышнеградского возглавить Депо образцовых мер и весов, которому Министерство финансов отводило важнейшую роль в деле промышленного подъема страны. Дмитрий Иванович, имевший на всё, включая структуру правительства, свой собственный взгляд, взялся за это дело, несмотря на то, что выступал за создание самостоятельного Министерства торговли и промышленности, которому естественнее было бы руководить подобным учреждением. Впрочем, вскоре он получил возможность убедиться в том, что личность значительно важнее названия должности, поскольку в этом же году (и Менделеев вполне мог об этом знать заранее) Министерство финансов вместо его уравновешенного однокашника И. А. Вышнеградского возглавил С. Ю. Витте, сам по себе олицетворявший идею ускоренного развития. В том, что они были единомышленниками и сторонниками не разрушающего страну промышленного ускорения, постепеновец Менделеев имел возможность убедиться еще во время совместной работы с Сергеем Юльевичем в Тарифной комиссии. 43-летний Витте не собирался проводить ни «продворянскую», ни «антидворянскую» политику. Он был протекционистом, сторонником индустриализации и противником крестьянской общины с ее косностью и круговой порукой. Витте, сделавшему в короткий срок блестящую карьеру,[50] было суждено стать одним из главных действующих лиц крутого экономического подъема 1893–1900 годов, но вызвать весьма невнятные толкования нескольких поколений историков. Действительно, как можно было однозначно оценивать одного их самых активных членов реакционного
