Наверное, будет правильным сказать, что академическая «партия власти» не была принципиальной противницей приема в академию нового русского ученого, но ее никак не устраивала кандидатура настолько русского ученого. Сторонники тихой академической науки в своих коридорах всё еще шарахались от грозной тени Михаилы Васильевича Ломоносова с его предсказанием о пришествии природных русских «платонов и быстрых разумом невтонов». Приход в академию Менделеева — мятущегося, взыскующего научной истины сильнее Града Небесного — угрожал ее основам. Поэтому академические чиновники ловчили и лицемерили изо всех сил. Секретарь академии даже отчитал Бутлерова за то, что вопрос о месте не был возбужден отдельно от вопроса о кандидате: «Ведь вы могли привести нас к необходимости забаллотировать достойное лицо». Сами эти увертки свидетельствовали о масштабе личности Менделеева, ведь во многих других случаях Веселовский изъяснялся не в пример откровеннее. Он однажды выпалил в лицо Бутлерову: «Мы не хотим университетских. Если они и лучше нас, то нам все-таки их не нужно. Покамест мы живы — мы станем бороться!»
Менделеев не мог не чувствовать себя оскорбленным. Он, конечно, знал о нравах, царящих в академической верхушке, и хорошо помнил длинную, мучительную и бесплодную историю с избранием в адъюнкты И. М. Сеченова: сначала в ходе выборов в мае 1868 года ему не хватило всего одного голоса, затем в ноябре 1873 года при голосовании в отделе физико-математических наук он получил 14 шаров за и всего семь против, а на общем собрании академии в начале 1874 года ему опять не хватило двух голосов. Но Сеченов был из «неблагонадежных», а Менделеев являлся абсолютно добропорядочным, хотя и очень беспокойным членом общества. Было здесь, правда, еще одно обстоятельство, сыгравшее в ходе выборов довольно негативную роль.
За полгода до выдвижения Менделеев через Зинина представил в академию написанную в соавторстве с М. Л. Кирпичевым заметку об упругости разреженного воздуха. Физико-математическое отделение назначило того же Зинина и академика Г. И. Вильда рецензентами этого материала, суть которого состояла в том, что при низких давлениях в газах наблюдается отступление от закона Бойля — Мариотта. Вильд был очень опытным конструктором экспериментальной аппаратуры и после знакомства с менделеевской лабораторией сразу же нашел в применявшейся там методике слабые места. Рецензенты все-таки предложили напечатать статью Менделеева и Кирпичева, но «под ответственность авторов за ее содержание». Эта предосторожность, которая в тот момент могла выглядеть как придирка, в дальнейшем себя полностью оправдала, поскольку отмеченные менделеевской группой «отступления» от закона Бойля — Мариотта были связаны единственно с неточностью измерения. И. С. Дмитриев, описывая эту ситуацию в контексте неизбрания Менделеева в адъюнкты, приводит интереснейшую характеристику, данную Дмитрию Ивановичу членом русской академии значительно более позднего поколения П. И. Вальденом (родился в 1863 году): «У него было слишком много идей; его живой ум увлекал его всё к новым проблемам; его научная фантазия была неисчерпаема, но для узко ограниченных вопросов у него не хватало выдержки, а может быть и школы (тренировки), так как в свое время он отказался от представлявшейся возможности пройти эту школу у старого маэстро Бунзена. Как экспериментатор он был, как говорят американцы, self made man, самоучка, со всеми его достоинствами и недостатками; он видел трудности там, где их не было, при этом мог игнорировать действительные ошибки. И, тем не менее, он был на редкость точный и осторожный наблюдатель».
В ноябре 1876 года Академия наук всё же изберет Дмитрия Ивановича членом-корреспондентом, каковое звание никакого жалованья не предусматривало и, по сути, ничего не давало, кроме возможности печататься в академических изданиях (он и так в них печатался — друзья-академики охотнейшим образом представляли там его труды). Кроме того, это звание давалось обычно молодым ученым, а Менделееву ко времени его получения исполнится 42 года, будут уже получены неоспоримые доказательства верности его Периодического закона. Извещение об избрании его на одну из вакансий «частью открывшихся ныне, а частью предоставленных нашему отделу по поводу имеющегося быть 150-летнего юбилея» будет встречено им с горькой усмешкой. Эта бумага, как и все исходящие из академии «парадные» документы, будет написана на ненавидимой им с детства латыни. Перевод гласит: «Императорская Санкт-Петербургская Академия наук, согласно установленному порядку, избрала своим членом-корреспондентом по разряду физики (Менделеева все-таки «сдвинули» с химии. — М. Б.) славнейшего мужа Дмитрия Ивановича Менделеева, ординарного профессора химии Санкт-Петербургского университета за исключительные заслуги в развитии наук и публично утвердила избрание декабря 29 дня 1876 г.». «Славнейший муж» поблагодарил
В начале 1870-х годов Менделеев начинает всё глубже и внимательнее искать общие начала, связывающие естествознание и изобразительное искусство. Со времен Гейдельберга он собирал репродукции, которые бережно помещал в альбомы. В иной год его коллекция могла увеличиться на тысячу и более копий. По мере того как рос его достаток, Дмитрий Иванович начал приобретать и подлинники картин русских художников, всё теснее общался с петербургскими живописцами. Несомненно, он и сам обладал недюжинными способностями рисовальщика, о чем свидетельствуют студенческие зарисовки насекомых, личинок, листьев растений. И в дальнейшем он часто брался за карандаш, чтобы изобразить летящие дирижабли, различного рода приборы или технические установки.
Очевидно, что интерес ученого к миру живописцев был взаимным. В 1874 году он был приглашен собранием петербургских художников для чтения цикла лекций по естественным наукам. Его внимательно слушали Н. А. Ярошенко, И. Е. Репин, А. И. Куинджи, Г. Г. Мясоедов, Н. Д. Кузнецов, К. А. Савицкий, К. Е. Маковский, В. М. Васнецов, И. И. Шишкин. Вместе с художником И. Н. Крамским Менделеев становится распорядителем Общества для единения ученых, художников и литераторов. Там бывали М. Е. Салтыков- Щедрин, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский (Дмитрий Иванович сам ездил его приглашать), естествоиспытатель и социолог Н. Я. Данилевский, музыкант А. Г. Рубинштейн. Как-то раз заглянул на огонек и Л. Н. Толстой (правда, Менделеев на том вечере отсутствовал). Приходили университетские профессора. И все-таки более всего Дмитрий Иванович тянулся к художникам. Отныне художественное окружение становится частью его образа жизни. С кем-то он крепко подружится, а с кем-то и вовсе породнится. Через пару лет эти собрания, которые вошли в историю как «менделеевские среды», перебрались к нему на квартиру. А пока, в 1875 году, в университетской квартире профессора Менделеева, как и во многих других квартирах, представители научной и творческой интеллигенции жарко спорили по поводу, весьма далекому от проблемы единения науки и искусства. В России начался бум спиритизма.
Предтеча спиритизма, магнетизм (точнее, одна из его разновидностей — магнетический сомнамбулизм) проник в Россию еще во времена Екатерины П. Серьезные исследователи, например, академик А. А. Панченко, считают, что генетически спиритизм представляет собой драматизацию и ритуализацию нескольких фольклорных мотивов, широко распространенных в Западной Европы и США: «Шумящий дух» (
