– Синий.
Рома открыл глаза. Увидел удивленные лица папы и мамы. Он посмотрел на ладонь. В ней лежал галстук темно-синего цвета.
– Это совпадение, – сказал отец, – случайность.
– Неправда, – вступилась за Рому мама, – много у тебя еще синих галстуков?
Действительно, синий галстук был один. Имелось несколько небесно-голубых, но синий один.
Папа нахмурился.
– Давай еще раз попробуем, – сказал он Роме.
– Не хочу, – ответил Рома.
Он испугался, что во второй раз не получится.
Папа не стал настаивать. Он снял синий галстук с вешалки, расправил его и произнес:
– Завтра на работу надену.
В понедельник Юрик встретил Рому у школьного крыльца.
– Я долго думал, – заявил он вместо приветствия, – и понял, что это Ева часы взяла.
Рома не понял, почему он так решил.
– Потому что она все блестящее носит, сережки там, браслеты…
– Хочешь сказать, она стала бы часы роговские носить?
Юрик на секунду задумался.
– Ну кто ее знает? Может, и стала бы. Она такая эстравагантная…
– Экстравагантная, – поправил Рома.
– У тебя зубная паста на носу, – парировал Юрик.
Рома потер нос. Паста на носу и даже в волосах – такое с ним случалось.
Возле школьной раздевалки они встретили Нянькина. Педагог имел расстроенный вид. Он переложил тренерский свисток в другую руку – Нянькин был единственным педагогом, который здоровался с учениками за руку. Рукопожатие Нянькина оказалось неожиданно слабым.
– Ребята… Я вас очень прошу… – Нянькин с трудом подбирал слова. – Ева Иванова… Ей сейчас придется несладко. Пожалуйста, будьте к ней снисходительней.
Для Евы настали непростые времена. Юля Балта пересела на другую парту. Вокруг Евы образовался круг отчуждения. Все в классе обходили ее стороной. Ученики входили в класс, не здоровались с Евой, рассаживались, старались не смотреть в ее сторону. Это старое слово «бойкот».
Поведение одноклассников в итоге вывело Еву из себя.
– У кого ручка черная есть? – спросила она громко.
Никто ей не ответил.
Смущенный Веролоев принялся протирать стекла очков, рискуя стереть их в пыль. Иоффе внимательно изучал пустые страницы дневника, перелистывая их длинными пальцами.
Ева, оглядевшись по сторонам, повысила голос:
– У кого ручка черная есть, я спрашиваю?
Катапотов сделал вид, что чинит свой мобильный. Остальные опустили глаза долу.
– Я что, одна в классе?! – не унималась Ева. – А, ну тогда, однокласснички, скажу сейчас, что я обо всех о вас думаю…
Ева набрала в легкие воздуха. Алла Мирославская, сидевшая в соседнем ряду, зажмурилась. Возможно, она не хотела узнавать о себе ничего лишнего.
Рома не дал Еве продолжить. Он быстро протянул ей ручку. Синюю ручку. Другой у него не было.
– На, возьми, у меня еще есть.
Ева не ожидала такого поворота. Она смерила Рому презрительным взглядом и сказала:
– Себе оставь.
В этот момент в класс вошла Калина. Помимо танцев она преподавала английский язык.
– Hi, everyone, – звонко приветствовала она учеников.
– Good day, – ответил нестройный хор голосов.
Дверь на тугой пружине открывалась с трудом. Рома и Юрик вошли в мужской туалет. Народу здесь было, как в метро в час пик. Кто-то играл с приставкой, кто-то читал, а Катапотов пробовал курить, пуская дым по стене. Правда, при появлении Ромы и Юрика он, думая, что входят учителя, спрятал сигарету в карман. Не смог ее быстро вытащить и заплясал на месте, хлопая себя по ноге, пытаясь затушить сигарету уже в кармане. Никто не обратил на Катапотова внимания. Такое здесь часто случалось. Учителя редко заглядывали в школьный туалет, поэтому для школьников уборная стала чем-то вроде клуба. Здесь можно было спокойно поговорить обо всем на свете.
Самое уютное место было напротив умывальников. Если сесть на широкий подоконник, спиной к простенку, можно участвовать в разговоре и одновременно видеть в окно весь школьный двор, да еще и через дверь в туалет наблюдать за теми, кто входит.
Место на подоконнике было свободно, и Рома немедленно забрался на него, потрогав пальцем островок с отлетевшей плиткой. Пятно засохшего бетона напоминало карту России.
– Ты заметил? – спросил он подошедшего Юрика.
– Что заметил?
– Посмотри на наших, – сказал Рома.
Юрик оглянулся. Иоффе, поставив ногу на унитаз, внимательно читал книгу философа Шопенгауэра. Он всегда бежал впереди школьной программы. (Иоффе, не Шопенгауэр.) Сенин сжимал и разжимал кистевой эспандер, а Рогов спокойно ел коржик с маком. Ничто не могло испортить ему аппетит.
– Ничего не замечаешь? – спросил Рома Юрика.
– Нет.
– Все наши теперь рюкзаки и сумки в классе не оставляют. С собой носят. И мы с тобой тоже, между прочим.
Юрик посмотрел на сумку, которая висела у него на плече.
– Да ну его, – сказал он, морщась, – еще пропадет чего-нибудь. У меня там телефон. Ты вон тоже рюкзак с собой взял. Испугался?
– А я ничего и не говорю. Я тоже боюсь, что могут украсть.
Роме не нравилось бояться. Он захотел сказать это Юрику, но не успел, потому что в этот момент дверь туалета распахнулась. На пороге стояла Ева Иванова.
Катапотов снова дернулся от страха и засунул зажженную сигарету целиком в рот. Обжег язык и с воплем бросился к умывальнику, пить холодную воду.
– Эй! Здесь мужской туалет! – возмутился Веролоев.
– Черкизов, – сказала Ева Роме, – нам нужно поговорить.
Ева развернулась и пошла прочь. Рома спрыгнул с подоконника.
– Не ходи, – сказал Юрик, – это опасно.
– Почему? – не понял Рома.
– Это какой-то заговор.
Рома усмехнулся:
– Да ладно тебе!
Юрик не унимался:
– Она тебя во все это… вмешает, и окажется, что ты тоже виноват.
– И как она это сделает?
– Не знаю, но сделает обязательно.
Рома махнул рукой и пошел за Евой. Юрик решительно направился вслед за другом.
– Она мне не нравится, – сказал Юрик по дороге.
Рома подумал, что ему, как раз наоборот, Ева нравится все больше и больше.
Ева привела Рому все на то же школьное крыльцо. Она недовольно посмотрела на Юрика.
– А он зачем?
Рома оглянулся. Юрик, оказывается, пришел за ним и теперь стоял, сложив руки на груди, как Ромин телохранитель.
– Он мой друг. У меня от него секретов нет.
