человечек, поменявший сценическое искусство на пакетик сухарей.
Юрик пожал плечами. Они с Ромой отошли в сторону. Поговорить.
– Я Еве не доверяю, – сказал Юрик.
Ромино раздражение нашло выход через горчайший сарказм:
– А кому ты доверяешь? Сенину? Или Катапотову, может?
– Ты чего такой нервный? – не понял Юрик.
– Ничего! Еве эти часы вообще не сдались! Что она их, на рынке продаст?
– Если часы дорогие, найдет, куда деть. А ты ей доверяешь, потому что она сама тебя попросила. Вот ты и расклеился. И уже объективным быть не можешь!
– Почему это не могу? – возмутился Рома.
– Не можешь! Потому что она, может быть, специально попросила, чтобы снять с себя все подозрения.
– А я все равно ей верю.
– Верить мало, надо точно убедиться, – заявил Юрик.
– И ты что, предлагаешь за ней следить? То есть она нас попросила найти вора, а мы за ней будем по пятам ходить?
Юрика слова друга не смутили:
– А что такого? Это называется отрабатывать версию. Ты одну версию отрабатываешь, я – другую.
Тут Рома запротестовал:
– Я не стану эту версию отрабатывать.
– А я – стану, – спокойно заявил Юрик.
Рома захотел ответить другу по существу и что-то, безусловно, неприятное, но в их разговор вмешался низкорослый зритель, помешанный на сухариках:
– Как ты там сказал? Двинуть плечом?
– Ага, – отозвался Юрик, – толкните, и пакетик сам упадет.
Зритель толкнул. Пакетик, сидевший на крайнем завитке пружинки, дрогнул и свалился в поддон. Зритель ринулся его вытаскивать.
Юрик обернулся к Роме.
– Ты не обижайся, – сказал он примирительно, – не хочешь за Евой следить, не будем. Мне перед Нянькиным неудобно, – сменил он тему. – Он меня в «Осирис» взял, а я ему нахамил и котлетами обсыпал.
– В «Осирис»? – Роме было неприятно, что Юрик попал в модный мюзикл «Осирис», а ему придется играть рыцаря в панталонах.
– Ага, – Юрик не заметил ревности в голосе Ромы, – я уж перед Нянькиным за котлеты извинялся, а он все равно, чувствую, напрягся…
– Слушай, – сказал Рома, – а может, ты Нянькина попросишь?
– О чем?
– Чтобы меня тоже в «Осирис» зачислили.
– Да я просил, – ответил Юрик после паузы.
– А он что? – спросил Рома.
– Ничего. Сказал, подумает.
Юрик ответил как-то неуверенно. У Ромы мелькнула мысль, что, может, он и не говорил ни о чем с Нянькиным.
Мимо них, прямиком в туалет, пробежал Мицкевич. Фашистскую каску он держал под мышкой.
Глаза Юрика загорелись.
– Пошли за ним, – сказал он Роме шепотом.
– Зачем? – не понял Рома.
– Надо Мицкевича проверить. Он в раздевалку входил, правильно?
– Входил.
– Вот, а мы его еще не допросили.
Рома нехотя пошел за Юриком, не понимая, что будет дальше.
В зрительском фойе остался зритель, грызущий сухарики с оглушительным хрустом.
Возле входа в туалет мальчики остановились. Здесь было неплохо слышно трансляцию спектакля. Рвались бомбы, кричали солдаты в промежутках между одиночными выстрелами. Фашисты на сцене теснили оставшихся бойцов.
Юрик зашептал:
– Мицкевичу надо свет выключить.
– Зачем? – не понял Рома.
– Выключить и дверь не открывать. Он тогда признается!
– Думаешь, он боится темноты?
– Ну, конечно, – сказал Юрик.
Рома посмотрел на Юрика с сомнением. Тот сдался:
– Хорошо, может, темноты и не боится. Зато знаешь чего он боится?
– Чего?
– Опоздать на сцену!
С этим сложно было поспорить.
Когда у Мицкевича в туалете погас свет, он поспешил скорее выйти в коридор, но дверь не открывалась.
Снаружи Рома и Юрик подперли ее шваброй. Мицкевич постучал в дверь.
– Эй, – как-то неуверенно крикнул он.
– Мицкевич, это мы, – сказал ему Юрик. Он стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди.
– Откройте, – попросил Мицкевич.
– Мы откроем. Только скажи, ты часы взял?
– Ты там что, не один? – поинтересовался Мицкевич.
Рома был против, не хотел обнаруживать себя, но Юрик уже сказал:
– Да. Мы с Ромычем здесь.
– Привет, Ром, – спокойно сказал Мицкевич из-за двери.
Роме почему-то стало стыдно, и он отозвался:
– Привет.
Ситуация приобретала абсурдный оттенок.
– Ты часы у Рогова украл?
– Нет, – спокойно ответил Мицкевич.
– А зачем ты тогда в раздевалку ходил?
Мицкевич не понял вопроса.
– Все на акробатике были, – пояснил Юрик, – а ты в раздевалку ходил.
– Откуда ты знаешь? – глухо спросил Мицкевич из-за двери.
– Люди видели, – дал Юрик уклончивый ответ и добавил: – Ты часы тиснул?
– Нет, – твердо произнес Мицкевич из глубин туалета. И тут же добавил: – Там взрывы закончились. Мне выходить скоро.
Юрик решил ковать, пока горячо:
– Не выпустим, пока не скажешь! Ты украл?
– Нет.
– Ты часы взял?
– Нет.
– Мы знаем, ты.
– Нет, не я, – упорствовал Мицкевич. – Пустите, на сцену опоздаю!
Рома не смог больше выдержать напряжения, отпихнул швабру ногой.
Дверь открылась. На пороге стоял Мицкевич. Раздражения не было на его лице. Словно вышел он не из темного туалета, а из солярия. Ни слова не сказав, Мицкевич быстро побежал на сцену. А Рома подумал, что
