ему не по душе методы расследования, предложенные Юриком.
– Это не он, – сказал между тем Юрик.
– А я тебе говорил, – произнес Рома. – Надо Сенина проверить. Если он захотел с себя подозрения снять, а на Мицкевича вину свалить – это лучший способ. Сказать: видел, он в раздевалку входил.
– Правильно! – загорелся Юрик. – Сенин нас с толку сбил. Пошли, найдем его!
Они отправились в раздевалку, потом в гримерку, но Сенина не нашли ни там ни там. Зато в гримерке нашли журнал с комиксами и, положив его на колени, пролистали от корки до корки.
В раздевалку медленно и вальяжно вошел Веролоев. Он тоже играл фрица за простыней. Его выход уже состоялся, и Веролоев пришел переодеваться. Шагал он медленно, степенно, положив на предплечье каску, как Наполеон – треуголку.
– А что вы здесь делаете? – спросил, проходя, Веролоев. – Вам снег пора уже давно сыпать.
Животный ужас в то же мгновение охватил Рому и Юрика, сковал их члены, чудовищными мурашками пробежал по спине. Снег! Они забыли про снег!
Гигантскими скачками, перепрыгивая не ступеньки даже, а целые пролеты, в спешке они выбежали не в тот коридор, одновременно развернулись и больно столкнулись лбами. Удар был настолько сильный, что Рома чуть не потерял сознание. Серебряные точки гроздью высыпали перед его глазами и пропали. Он еще приходил в себя, когда понял, что Юрик, крепко схватив за руку, тащит его на колосники.
Они ползли по балкам, рискуя свалиться вниз вместо бумажного снега. При этом Рома потряхивал головой – на месте ли она, или какой-то ее части после столкновения не хватает.
Добравшись до мешка, друзья разом, не глядя, опрокинули его вниз и только тут перевели дыхание. Посмотрели на сцену и окаменели снова.
Они сильно опоздали со снегом. Андрей Григорьевич уже умер, уже ожил, уже подошли к нему другие герои. Уже зрители, улыбаясь и вытирая слезы, хлопали в ладоши, благодаря артистов. И вот счастливые исполнители, взявшись за руки, готовы были поклониться, и тут им на головы высыпался мешок мелко нарезанных бумажек, да еще и сам пыльный мешок спланировал прямо на блестящую от пота лысину Андрея Григорьевича.
Трогательный финал был испорчен. Мало того, был испорчен весь спектакль. В зале засмеялись, гораздо дружнее, чем хлопали. Артисты скисли. Поспешили свернуть поклоны и скрыться за кулисами, стряхивая с голов резаную бумагу.
Андрей Григорьевич бросился на колосники. Он был так зол, что лысина его покрылась большими красными пятнами. В руке он сжимал тот самый злосчастный мешок. Не исключено, что надел бы его на головы виновникам его провала. Но Юрик и Рома как сквозь землю провалились. Андрей Григорьевич побегал еще некоторое время по театру. Успокоился, свернул и выбросил мешок в мусорное ведро и отправился переодеваться в гримерку. Надо было смыть бутафорскую кровь.
А в это время дверь туалета, где сидел в заточении Мицкевич, медленно отворилась. Показались две головы – черноволосая и светловолосая. Рома и Юрик внимательно прислушивались. По трансляции было слышно, как монтировщики разбирают декорации.
– Бежим! – сказал Рома.
– Бежим, – согласился Юрик.
И они побежали.
15
Позже состоялся общий сбор в «Пещере». Рому и Юрика припугнули тем, что снимут с ролей, если еще раз повторится нечто подобное. Но все обошлось. Поругали и отвязались. Андрей Григорьевич оказался незлопамятным.
После общего сбора к Роме и Юрику подошел Мицкевич и тихо, но твердо сказал:
– Не надо так больше делать, пожалуйста.
Рома с Юриком обещали.
Продолжая расследование, они остановили Веролоева. Попытались расспросить, видел ли он что-то в тот день, когда у Рогова украли часы? Кто входил в раздевалку во время урока акробатики? Веролоев рассматривал себя в зеркале, висящем на первом этаже возле раздевалки.
– Часы? – спросил Веролоев, приглаживая висок.
– Два дня назад.
– Не помню! И потом, это меня не касается. Не так ли?
Рома и Юрик не знали, что ему ответить. В течение следующего дня они опросили по очереди всех, кто был в тот день в спортзале. Ответ был один. Вернее, два: 1) Не видел(а) я ничего. 2) Какие часы? Я уж забыл(а) про них.
Оказалось, что у потенциальных свидетелей очень короткая память. О краже часов школьники забыли очень быстро. Информация о неприятностях, так же как и выученные уроки, не задерживалась у них в головах. В одно ухо влетала, из другого вылетала.
Расследование зашло в тупик. Вместе с тем активизировались репетиции обоих спектаклей. И Макар Семенович, и Нянькин спешили выпустить спектакли к Новому году. Конкуренция между ними стала явной. Они поделили театральный класс на две половины. Получилось так, что все старенькие оказались в мюзикле у Нянькина, а все новенькие в спектакле у Макара Семеновича. Правда, был один старенький, которого Нянькин пригласил в свой спектакль. Им оказался Юрик. Позвали его, как узнал Рома позже, потому что Юрик неожиданно сделал сальто с батута.
Не просто полетел вверх тормашками, как в свое время Рома, а прыгнул и приземлился на ноги.
Вышло это так: на уроке акробатики Нянькин стоял возле батута, объяснял новеньким, как делать сальто вперед, как отталкиваться, как группироваться. Но по выражению его лица было понятно, что новеньким научиться премудростям акробатики не дано. Из стареньких, правда, сальто без поддержки делал только один Веролоев, но все старенькие этим очень гордились.
– Убирайте батут, – сказал разочарованный Нянькин.
И тут Юрик, не говоря ни слова, вскочил на батут, два раза прыгнул, чтобы раскачаться, а на третий сделал сальто. Да какое! Правильное. Да что там правильное, практически идеальное сальто вперед. Встал на чуть согнутые ноги и тут же выпрямился, как спортсмен на Олимпиаде. Веролоев только фыркнул и отвернулся. Но этого никто не заметил, потому что все, не сговариваясь, захлопали в ладоши и бросились поздравлять Юрика.
И вот теперь он репетировал в модном мюзикле, танцевал стрит-дэнс, брейк-дэнс и тектоник, а Рома осваивал мучительно медленный средневековый танец, в котором было только одно движение, словно вы пальцами ноги трогаете очень холодную воду.
Нянькин ставил участникам своего спектакля свежие хиты, а Рома сидел и слушал записи унылой лютни, которые проигрывал им Макар Семенович, чтобы актеры пропитались духом Средневековья.
Юрик, играющий приспешника египетского бога Сета, дрался на палках, а Рома клеил веера своим Прекрасным Дамам.
Юрик терзал личную электрогитару Нянькина, а Макар Семенович заставлял Рому учиться играть на темной от чьих-то слюней блок-флейте.
Артисты Нянькина читали рэп на английском, а Макар Семенович заставлял Рому разучивать гимн Прекрасной Даме – «Ты мой дворец, для глаз нет ничего милей…».
Юрику для спектакля сшили золотой комбинезон с драконом, а Рому заставили надеть не панталоны даже, шаровары – короткие штаны, надутые изнутри.
Вскоре Рома почувствовал, что театр, который он так любил, стал его нешуточно раздражать. Была, впрочем, и светлая сторона в изматывающих репетициях. Рома каждый день встречался на сцене с Евой Ивановой. Она играла одну из Прекрасных Дам. К слову, дам этих в спектакле было пять. Но Ева уж точно была из них самая прекрасная. Веер для нее Рома клеил с удовольствием.
Ева не вспоминала о своей просьбе найти вора. Она не выделяла Рому, не реагировала на его шутки (что Рому особенно бесило), разговаривала с ним, словно никакого сговора между ними не было.
Рома не выдержал и однажды напомнил Еве о ее просьбе:
– Пока не нашел, но подозреваемые уже есть.
– Хорошо, – просто ответила Ева.
И все. Не поинтересовалась ходом расследования, не спросила, кто эти подозрительные лица. Словом,
